Книга Норвуд, страница 28 – Максим Майнер

Но и пустым этот зал назвать было нельзя – наоборот, он был заполнен целыми кучами какого-то хлама, который натащили сюда окрестные обитатели.

– Аккуратнее! – шепнул интерфектор, когда я случайно наступил на большую плетёную корзину, зиявшую многочисленными прорехами. – Не шуми!

Я кивнул и сразу же задел плечом полусгнившую бочку, но на этот раз обошлось без большого грохота.

Окружающее пространство тонуло в темноте – крохотные оконца под самым потолком давали мало света. Сквозь них вечернее солнце должно было освещать сцену, но сейчас они были практически бесполезны.

Да и горы мусора мешали разглядеть, есть ли здесь кто-нибудь кроме нас. Однако звука мёртвых шаркающих шагов слышно не было и это внушало надежду, что никто на нас не наброситься из-за очередного ящика или непонятно откуда взявшейся кучи земли.

– Надо было зажечь фонарь на улице, – несмотря на кажущееся спокойствие, я говорил шёпотом. – Здесь опасно использовать кресало – всё может вспыхнуть от одной искорки…

– Не бойся, малыш, – раздался из тёмного угла знакомый голос. – Пожар есть кому потушить!

Не знаю, где Опалённая прятала тлеющий фитиль, но его малиновый огонёк мигнул на мгновенье, а потом темнота разбежалась от пламени кривой свечи, которую девушка держала в руках.

Нельзя сказать, что в театральном зале стало светло как днём, но разглядеть окружающую обстановку теперь можно было довольно уверено. Вдоль стен и в некоторых проходах между гор мусора, стояли мертвяки – отчего-то внучка мастера Фонтена собрала себе в услужение исключительно детей. Невысокие, с белыми застывшими лицам, они были неподвижны, но колеблющийся огонёк заставлял тени слегка подрагивать. Казалось, что покойники вот-вот ринутся на нас.

– Мы пришли, чтобы поговорить, – несколько стелящихся шагов и интерфектор прикрыл меня своей спиной, – а не драться…

– Разве такие как ты разговаривают? – негромко спросила девушка, но через мгновение сорвалась на крик, эхом разнёсшийся по помещению: – Вы только убиваете нас, как зверей!

От этого вопля сердце пропустило удар – Френсис Фонтен явно была не в себе.

– Да, – спокойно согласился господин Глен, которого было не пронять такой ерундой. – Потому что вы и есть звери – дикие, опасные и безжалостные.

Неуверен, что вести беседу в таком ключе – удачная идея. Но, похоже, интерфектор знал, как правильно разговаривать с порождениями тьмы – вместо того, чтобы приказать мёртвым детям атаковать нас, Опалённая визгливо рассмеялась.

– А ты прав, старик! – глаза её расширились. – Но зачем тогда со мной говорить?

– Затем, что сейчас есть звери покрупнее, – господин Глен сдвинулся немного вперёд и пусть совсем чуть-чуть, но стал ближе к девушке. – И ты поможешь мне с ними справиться… Или хотя бы узнать, что им нужно.

– Ха, – усмехнулась Френсис, – это я могу рассказать и так… Им нужны трупы, старик! Много трупов! Много детских трупов. Много маленьких детских трупов…

Она продолжала бормотать ещё какое-то время, а уже в следующий миг вдруг резко отскочила в сторону – к самой стене. Огонёк свечи качнулся – почти потух – но выстоял, а девушка зачем-то поместила над ним свою ладонь, да так, чтобы пламя жалило сильнее всего. Возможно, это был самообман, но мне показалось, что сразу запахло горелой плотью.

Ещё мгновение и интерфектор бросится на Опалённую – это ощущалось так явно, что я будто уже видел его рывок. Но если начнётся бой, то конец у него может быть только один – чья-то смерть.

– Не надо, Френни! – я не знал, зачем она это делает, но чувствовал – ничего хорошего ждать не следует.

Удивительно, но девушка сразу убрала руку от свечи и спросила:

– Откуда ты знаешь моё имя?

– Его нам сказал твой дед – мастер-писарь Фонтен, – вместо меня ответил господин Глен.

Он слегка расслабился и больше не казался готовым к прыжку. Интерфектор быстро посмотрел на меня, и во взгляде читалась благодарность и облегчение. Похоже, рука над огнём – это и правда очень плохо.

– Ты пытал его для этого? – в голосе девушки вновь зашумела буря. – Ты пытал деда, чтобы вызнать моё имя?

– Нет! – торопливо прокричал я. – Он сам сказал!

А интерфектор добавил:

– Но сейчас его действительно пытают. Только не мои братья, а твои бывшие друзья. И если бы не толстые стены, возможно, ты могла слышать крики.

Даже в неверном свете свечного пламени было видно, как от этого известия потускнели глаза девушки.

– Кто? – с трудом выдавила она. – Кто его мучает?

Интерфектор молчал. Не знаю, почему он не хотел отвечать, но спустя несколько мгновений, глядя, как бледнеет лицо Опалённой, я не выдержал.

– Карл Рокитанский!

– И он хочет, чтобы ты явилась вызволять своего деда, – сразу же добавил господин Глен. – Поэтому, его крики слышны почти во всём городе – всё специально для тебя. Что ты такого натворила, Френсис? Что ты сделала?

– Наоборот, – губы девушки едва шевелились. – Я кое-что не сделала… Не смогла… Не смогла начать всё это… Но пришли другие и справились без меня. Если бы не я, дети остались в живых…

Речь Опалённой разрывалась – то опускаясь до еле слышного шёпота, то поднимаясь до резкого вскрика. Что именно она имела в виду, понять было трудно, но ясно одно – охватившее город бедствие запустила всё же не она.

– Блэлок? – быстро спросил интерфектор. – И другие упыри? Это они начали?

Девушка будто не слышала вопросов. Она продолжала говорить.

– А теперь меня ждёт кара… И дед пострадает из-за моей слабости… Но я не могла… Дети не должны становиться такими…

– Но они стали, – господин Глен говорил неожиданно мягко. – Посмотри на них, девочка… Видишь их слёзы? Слышишь их стоны?

Разумеется, мертвяки не плакали и никаких звуков не издавали, но Опалённая, слушавшая интерфектора как завороженная, только кивала.

– Это слёзы по потерянным родителям, девочка, – голос мужчины набирал силу. – А стонут они по непрожитой жизни. Всё это забрала у них ты, девочка!

По щекам Френни побежали мокрые дорожки, блестевшие в пламени свечи.

– И дед, спутавшийся с тьмой только ради тебя, – не знаю, откуда интерфектору это известно, но говорил он очень уверенно, – из-за тебя же принимает ужасные муки. Мы с Норвудом слышали его крики – он умирает, девочка. Умирает, из-за твоей трусости, из-за твоей слабости, из-за твоей нерешительности!

Под конец господин Глен уже просто кричал. Да так, что даже зазвенело в ушах – всё-таки мы находились в театре, и, казалось, любой звук здесь в несколько раз громче, чем обычно.

И когда я уже хотел попросить его прекратить, мужчина вдруг перешёл практически на шёпот:

– Но всё ещё можно исправить… Ты поможешь нам, Френни?