Книга Все места, где я плакала, страница 18 – Холли Борн

– Терпение, милая. Ты же не думаешь, что я отведу тебя в пиццерию, правда? Только не сейчас, когда у меня есть шанс погулять с самой талантливой и красивой девушкой в нашем колледже…

Я хихикала и улыбалась, как он и рассчитывал. Мы свернули на тихую боковую улицу и остановились перед крошечной желтой дверью с табличкой «Студия звукозаписи Джетсона».

– Вот. – Риз поклонился и взмахнул рукой.

– Здесь есть студия звукозаписи? – Я уставилась на него, не веря своим глазам.

– Чудеса случаются. – Он порылся в своих узких джинсах и достал ключ, помахав им в воздухе. – Она не самая известная, но все местные группы записывают здесь свои демо. И она твоя на весь вечер. – Риз отпер дверь, толкнул ее и жестом пригласил меня войти первой. – После тебя, красотка.

Я прижала руку ко рту от удивления, когда вошла в грот сказочных огней, а не в гротескную студию звукозаписи. Светящиеся гирлянды свисали с потолка, как будто шел дождь из звезд, змеясь вокруг приемной.

Риз стоял позади меня, и его дыхание касалось моей шеи.

– Тебе нравится? Я постарался.

Хотелось прислониться к нему; я повернулась.

– Ты хочешь сказать, что тут не всегда так? – пошутила я, стараясь скрыть свое удивление.

– М-м-м, нет, Амели, – невозмутимо ответил он, – тут не всегда висят декоративные огни с романтических фотосессий. Я сделал это для тебя.

– Это прекрасно, – совершенно искренне сказала я.

– Пойдем перекусим. Потом сможем записать пару треков.

Он провел меня в студию, которая была украшена еще ярче. Это напоминало очень изящную версию тех домов, которые попадают в газеты на Рождество. Я никогда раньше не бывала в настоящей студии звукозаписи, но она очень напоминала те, что я видела в документальных фильмах: две комнаты, разделенные звуконепроницаемым стеклом. Только вот там они обычно не увешаны сказочными огнями и в них нет пледа для пикника, разложенного на полу посередине.

Я остановилась в дверях.

– Как ты… – И заметила угощения, которые он разложил на клетчатом одеяле: коробку клубники, мини-пиццу и бутылку вина.

Он обнял меня сзади за талию и убрал волосы с одного плеча.

– Это секрет, просто наслаждайся.

Его губы были так близко, что он почти целовал мою шею. Я закрыла глаза.

– А теперь, – сказал Риз, делая шаг вперед и протягивая мне клубнику, – признайся, ты голодна?

Мой желудок скрутило в тугой узел, и я не думала, что когда-нибудь снова смогу есть. Даже макароны с сыром, которые были моей самой любимой едой во вселенной. Но я не хотела казаться грубой и неблагодарной, поэтому уселась на одеяло, взяла клубнику и втянулась в происходящее.

Риз был прекрасен. Он налил мне вина и снова стал расспрашивать:

– Что ты чувствуешь, когда играешь? – Он пристально смотрел на меня поверх бокала.

Я усмехнулась про себя.

– Всегда заранее боюсь, – начала я. – Ну, почти физически ощущаю это. Ненавижу себя за то, что соглашаюсь на концерт; за то, что думаю, будто достаточно хороша, чтобы играть; убеждена, что просто выставлю себя идиоткой и буду посмешищем всего города… А потом… ну, в тот момент, когда беру первый аккорд, все это просто тает, понимаешь?

Он кивнул. Он знал. И снова в объяснениях не было нужды.

– А когда все заканчивается, это как пробуждение ото сна. Сна, который все слушатели видели вместе со мной.

Риз кивнул.

– Это делает тебя такой уязвимой, не так ли? Когда ты сочиняешь музыку? – согласился он. – Люди думают, что это эгоизм, но все не так. Потому что мы должны отпустить свое эго, чтобы действительно творить. Мы не должны заботиться о том, что подумают другие или как это воспримут. Надо просто оставаться верным песне, которую хочешь написать.

Я отложила недоеденную клубнику.

– Вот именно! Вот почему я думаю, что могу это сделать, несмотря на смущение. Потому что уверенность тут ни при чем.

Мы улыбнулись друг другу, и в моей голове всплыло одно слово.

Слияние.

Мы объединились в одно.

Сливаясь вместе, как искрящиеся провода, притягивая друг друга, как магниты, соединяясь вместе, как две части головоломки. Мне казалось, что я его уже знаю. Что мы находимся на одной волне, на одной странице книги. Я вспомнила, как пыталась объяснить Алфи, как пишутся песни. Он всегда поддерживал меня, но никогда не понимал по-настоящему.

– Я просто не понимаю, – сказал однажды Алфи, когда я объясняла, на что похоже написание песен.

– Значит, ты никогда не задумываешься о том, что сказал, или о том, что случилось, или о том, что не так с этим миром? Ты спокойно засыпаешь по ночам? – потрясенно спросила я его. И после этого еще больше стала думать, будто со мной что-то не так.

Алфи покачал тогда головой.

– Честное слово, у меня такого не бывает. Если только не случилось что-то действительно ужасное.

В тот раз мне удалось отшутиться, что Алфи «такой технарь», а он гордо кивнул. Тогда я находила это милым, но чувствовала себя немного оторванной от него. Я даже позавидовала спокойному разуму Алфи, который никогда не беспокоит его всякими «а что, если», или «если только», или «почему-черт-возьми-я-это-делаю». С другой стороны, мне было немного жаль своего парня – как будто он упускал огромную часть жизни.

Только не Риз. Он понимал это целиком и полностью.

Вот еще одно слово для того, что я чувствовала весь тот вечер.

Потрясение.

Гигантские волны его очарования продолжали обрушиваться на меня, всякий раз накрывая с головой, прежде чем я успевала перевести дыхание.

– Ты такая красивая, – говорил он мне ни с того ни с сего, пока мы допивали вино. – Не думаю, что ты сама понимаешь, насколько потрясающая. – Я могла бы оправиться от одного комплимента, но Риз не прекращал. – Я не могу перестать смотреть на тебя.

Как только мы закончили есть, он собрал остатки еды и засунул их в мусорное ведро.

– Давай запишем несколько треков.

– Что, прямо здесь?

– Именно. Потому я и привел тебя сюда. С самого шоу талантов умираю от желания снова услышать, как ты поешь.

Он протянул руку, чтобы помочь мне встать с одеяла, а затем подтолкнул в маленькую комнату с микрофоном.

– Но у меня нет с собой гитары… – Я только открыла рот, как он внезапно вытащил мой инструмент из-под стола. – Как ты… – Я едва могла дышать, настолько была поражена.

Он ухмыльнулся, как фокусник, который только что провернул лучший престиж в своей жизни.

– Ты оставляешь ее в колледже на ночь по понедельникам, – сказал он, – потому что в этот день музыка у тебя последним уроком, а во вторник – первым. Я сказал миссис Кларк, что мы теперь партнеры по сочинению песен и ты попросила меня взять ее.