Книга Высокая кровь, страница 113 – Сергей Самсонов

— Но ведь и у вас так считают, — отважился Сергей.

— У кого это «у нас»?

— В политуправлении фронта. Да вы и сами знаете — в Москве. Ему не доверяют, и он звериным нюхом это чует. Такое у меня сложилось чувство, что против него там у нас — не знаю где — затеяна интрига и что меня используют вслепую.

— Студзинскому не верите? — спросил Зарубин прямо.

— Товарищ Студзинский послал меня за правдой, отделить, так сказать, зерна правды от плевел, то есть именно после того, как на него уже пошли доносы, то есть игра уж повелась.

— А я вас, Сергей Серафимыч, признаться, считал…

— Наивным? Щенком желторотым? — рассмеялся Сергей. — Да знаете, уж лучше бы таким и был. Тогда бы верил абсолютно. В него, Леденева, и верил бы, как и каждый из наших ребят.

— А почему же вы считаете, что эта самая игра ведется у нас наверху, а не собственно в корпусе?

— А потому что в своем корпусе он уничтожит всякого одним только фактом своего существования. Он этой игры, которая ведется в корпусе, даже не замечает. Вы, само собой, знаете, что Шигонин настроен к нему откровенно враждебно. Да и комбриг-один, Гамза, считает себя принижаемым.

— Уязвленное самолюбие?

— У Гамзы, полагаю, да. А вот с Шигониным сложнее. Он хочет, чтобы в корпусе все было по букве большевистской дисциплины, как в беге заводского механизма, а у нас тут стихийная сила, и ею только Леденев и может управлять, а Шигонин боится ее, как воды не умеющий плавать. Леденева он не понимает. Да и сам я — не больше. Вы про кушетку говорили — так его уж укладывали. В Саратове, когда лечился по ранению. Спасокукоцкий занимался его легкими, а Синани — душой.

— Ну и что же тот вытянул из него под гипнозом?

— А то и вытянул, что ничего определенного. Ему снились люди, убитые им на войне, да так, что он и сам уже не понимал, с кем, собственно, воюет — с нами или с белыми. Синани уверял меня, что он нащупал ключ… ну, травму, потрясение, из-за которого он, Леденев, вконец запутался, перестал разбирать, кто есть кто, но, по-моему, Синани ничего не нашел, а говорил так, чтоб утешить самолюбие.

— Так что за потрясение?

— А будто комкор был в разведке, почему-то один, и будто бы под видом офицера — по крайней мере, так Синани его понял. И вот его нагнали двое конных и винтовку к затылку приставили — смерть. И вдруг, то есть в самый последний, смертельный уж миг, они его узнали — своего командира. Свои это были, мадьяры из собственной его дивизии. Такое это было впечатление, что он запомнил все: и дырку в башлыке, и что у одного из них на гимнастерке не хватало пуговицы… А! Чепуха все это. Он вас ждет, вас — Халзанова и вас.

— Ну что ж, недолго ему ждать осталось. Если, конечно, сам от нас не будет бегать — в наступление.

Сергей с Зарубиным тряслись в тачанке — роскошный трофейный «паккард» пришлось оставить в хуторе Сусатском: восьмицилиндровый мотор обледенел и не завелся, несмотря на все усилия шофера.

Достигнув Нижнего Соленого, решили подсогреться и подождать, пока уляжется буран, а уж утром, со светом и, быть может, в безветрии двинуться к Спорному. Натолкались в богатый курень. В углу у самовара Сергей увидел Сажина.

Увидев членов Реввоенсовета, Сажин вскинулся — не то чтобы подобострастно-суетливо, а как бы весь налившись подчиненным, тревожным вниманием:

— А я все Кравченку разыскиваю, начснаба нашей Горской. Пропал, бежал, можно сказать.

— От чего же бежал?

— От вопросов моих, не иначе. Есть сведения: здорово он пощипал в Новочеркасске. Присвоил реквизированные ценности. В обозе ковры нашли, шубы, подобное прочее, а золото возит с собой в переметных сумах. И на что ему, дурню? Разве в будущем обществе за червонцы что купишь? Уж верно, всем даваться будет по труду, на то и коммуна. Оно конечно, далеко до той поры, а кушать хочется сейчас да каждый день с мясом. Да только если ты такой богатый, так тебе же и хуже: трясись теперь, жди, когда за тобою придут, живи, как крыса в подполе. Верно я рассуждаю, товарищи?.. Когда же вы в Балабинский?

— А разве штаб не в Спорном? — приподнял бровь Зарубин.

— В Балабинском, бойцы сказали. Шигонин и отправился немедля, а мне наказал вас дождаться. С охраной у вас как, товарищи? Еще, может, надо бойцов?

— Что ж, разве белые на правом берегу? — спросил Зарубин.

— Да будто не слыхать, а все ж таки фронт — с предосторожностями надо.

— Езжайте, Сажин, по своим делам. Охраны у нас, думаю, достаточно. Вон какой бронтозавр огнедышащий перед нами ползет… Э, Сергей Серафимыч, да вас всего колотит, — жалеюще вгляделся Зарубин в Северина. — Не долечились, а? У меня тут с собой аспирин — вот, держите…

Заглотнув порошок и запив его чаем, Сергей задремал. Встряхнулся лишь засветло. Поехали к Манычу. Прилизанные ветром, зеркально-слюдянистые сугробы однообразными волнами утекали к горизонту, и ехали будто бы по лунному Морю Дождей, невиданной и неосвоенной планетой, поверхность которой изрыта воронками и изобилует замерзшими озерами, мерцающими в камышах оловянной глазурью.

Вперед ушел разъезд из полудюжины конвойцев во главе с Монаховым. За ним вперевалку бежал броневик Руссо-Балта, похожий на заклепанный по стыкам железный гроб о четырех колесах, и длинным серым шлейфом за тачанками тянулся остальной охранный полуэскадрон.

Направо и налево тоже были высланы разъезды, но многочисленные котловины, озерца и ерики, непролазно заросшие камышом и кугой, мешали развернуться, сокращали пространство охвата.

Сергей в этот раз сел с Халзановым, не зная, с чего начать разговор. Богатый казак, есаул, уже немолодой к началу революции, а стало быть, с закостенелыми понятиями о царе, о службе, о чести и долге, а вот ведь с самых первых дней пошел воевать за Советскую власть, за то, чтоб сделать всех без исключения счастливыми — и сильных, и слабых. Поняв, что все должны быть равными не только перед Богом, то есть в смерти, но и друг перед другом, с рождения. А его младший брат не постиг, не достиг этой правды — и они посмотрели друг на друга в прицел. И тот Халзанов, младший, увел у Леденева девушку, невесту, а Леденев, выходит, побратался с этим, старшим, — по вере, поверх, в разрыв кровных уз.

Сергей искал слова, как ключ к замку, и тут их лошади привстали — возникла впереди какая-то заминка, и он, отвлеченный, поднялся посмотреть, в чем дело. Трехпулеметный броневик заглох.

— Черт знает что такое, — буркнул Круминьш, пиная колесо. — Ну что там у тебя?

— В ум не возьму, товарищ комиссар, — откликнулся шофер уже с отчаяньем.

— Кого к машине подпускал?

— Ей-богу, никого, тарщкомиссар. Да разве ж эти мужики машине чего сделают? Они ведь только в лошадях своих и смыслят. Машину испортить — и то понятие надо иметь.

— А твой-то где ум, путиловец красный?.. Сколько до хутора еще?