Книга Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше, страница 118 – Стивен Пинкер

В главе 4 мы познакомились с теорией 200-летней давности, выдвигающей ряд предположений на этот счет. В своем эссе «К вечному миру» Иммануил Кант вывел три условия, выполнение которых должно снизить мотивацию вести войны, — при этом от правителей не требуется становиться благороднее или добрее.

Первое условие — демократия. Демократическое правительство создано, чтобы разрешать конфликты между гражданами на основе признанного всеми верховенства права, так что демократии должны руководствоваться той же этикой и в межгосударственных отношениях. К тому же каждая демократия знает, как работает любая другая демократия, потому что все они построены на общем разумном основании, а не выросли из культа личности, мессианского кредо или шовинистической миссии. Доверие, которое в силу этих причин демократии испытывают друг к другу, должно в зародыше останавливать гоббсовский цикл насилия, когда страх превентивного удара со стороны противника побуждает нанести превентивный удар. В довершение ко всему, поскольку демократические лидеры несут ответственность перед своим народом, они будут с меньшей вероятностью инициировать глупые войны для приумножения собственной славы за счет жизней и благополучия граждан.

Теория Демократического мира имеет два веских аргумента для объяснения Долгого мира. Первый — что тренд направлен в нужную сторону. Корни европейской демократии на удивление неглубоки. Восточная часть континента до 1989 г. находилась под властью коммунистических диктатур, а Испания, Португалия и Греция до 1970-х гг. были диктатурами фашистскими. Германия, начиная Первую мировую, была милитаристской монархией, а поддержала ее монархистская Австро-Венгрия; Вторую мировую Германия начала в качестве нацистской диктатуры при поддержке фашистской Италии. Даже Франции для того, чтобы прийти, наконец, к демократии, потребовалось пять попыток, перемежающихся монархиями, империями и режимом Виши. Не так давно многие эксперты считали, что дни демократии сочтены. В 1975 г. Дэниэл Патрик Мойнихэн сокрушался, что «либеральная демократия по американской модели все больше смахивает на монархию XIX в., устаревшую форму правления, что все еще держится там и сям в изолированных или диких местах и даже может хорошо подходить для каких-то особых случаев, но просто неуместна в будущем. Это точка, в которой мир уже был, но не та, к которой он движется» ^[702].

Лучше бы социологи не брались предсказывать будущее, им и прошлое-то непросто предсказать. На рис. 5–23 показана судьба демократий, автократий и анократий (нечто среднее между демократией и автократией) в десятилетия после Второй мировой войны. Год, в который Мойнихэн анонсировал смерть демократии, стал решающим в судьбе различных форм правления, и оказалось, что демократия как раз та точка, к которой движется мир, особенно развитый мир. Южная Европа стала полностью демократической в 1970-х, а Восточная — в начале 1990-х. Сегодня единственной европейской страной, классифицированной как автократия, является Беларусь, а все прочие, кроме России, — полноценные демократии. Демократическая форма правления преобладает в обеих Америках и среди развитых стран АТР, таких как Южная Корея и Тайвань ^[703]. Кроме того что демократия вносит свой вклад в дело мира, эта форма правления применяет минимум насилия к своим гражданам, так что усиление демократии само по себе важная веха в историческом спаде насилия.

Еще один аргумент в пользу Демократического мира — фактоид, который иногда преподносят как исторический закон. Вот что говорил об этом в 2008 г. бывший премьер Великобритании Тони Блэр в телевизионном интервью Джону Стюарту:

Если развитые страны стали демократиями после Второй мировой войны и если демократии никогда не воюют друг с другом, тогда у нас есть объяснение, почему развитые страны после Второй мировой войны прекратили воевать.

Но, как видно из скептических вопросов Стюарта, демократическая теория мира подвергалась серьезной критике, особенно после того, как Буш и Блэр воспользовались ею для обоснования вторжения в 2003 г. в Ирак. Знатоки истории с удовольствием приводят контрпримеры, вот несколько из коллекции Уайта.

• Греческие войны, V в. до н. э. Афины против Сиракуз.

• Пунические войны, II и III в. до н. э. Рим против Карфагена.

• Американская революция, 1775–1783 гг. США против Великобритании.

• Французские революционные войны, 1793–1799 гг. Франция против Великобритании, Швейцарии и Нидерландов.

• Война 1812 г., 1812–1815 гг. США против Великобритании.

• Франко-римская война, 1849 г. Франция против Римской республики.

• Гражданская война в Америке, 1861–1865 гг. Соединенные Штаты против Конфедерации.

• Испано-американская война, 1898 г. США против Испании.

• Англо-бурская война, 1899–1901 гг. Великобритания против Трансвааля и Оранжевой республики.

• Первая Индо-пакистанская война, 1947–1949 гг.

• Гражданская война в Ливане, 1978 г., 1982 г. — Израиль против Ливана.

• Хорватская война за независимость, 1991–1992 гг. Хорватия против Югославии.

• Война в Косово, 1999 г. НАТО против Югославии.

• Каргильская война, 1999 г. Индия против Пакистана.

• Вторая ливанская война, 2006 ^[704].

Каждый из этих примеров был тщательно изучен, чтобы определить, были ли воюющие государства действительно демократическими. Греция, Рим и Конфедеративные Штаты были рабовладельческими государствами, Британия — монархией, правом голоса в которой до 1832 г. обладало незначительное число граждан. В других войнах принимали участие в лучшем случае новоиспеченные или очень слабые демократии — Ливан, Пакистан, Югославия и (в XIX в.) Франция и Испания. До первых десятилетий XX в. права голоса не было у женщин, а они, как мы еще узнаем, склонны голосовать за более миролюбивую политику, чем мужчины. Большинство сторонников идеи Демократического мира готовы вычеркнуть все столетия до ХХ в. и забыть про новые и нестабильные демократии. Тогда они смогут с полным правом настаивать, что зрелые, стабильные демократии ни разу не воевали друг с другом.