Книга Дитя да Винчи, страница 13 – Гонзаг Сен-Бри

Оказывается, Турень и Блезуа были наводнены волками, наводившими на округу ужас. Название Блуа происходит от bleiz — галльского слова, означающего «волк». Эти свирепые животные нападали на стада и пастухов, от которых оставались лишь кости. В нашем доме только и разговоров было, что о волках, тема эта страшно занимала мою матушку. Она поведала нам, как старый уличный скрипач, которого со сверстниками преследовала, обратил их в бегство, схватив в руки деревянные сабо и постучав одним о другой в ледяной зимней тиши, — было похоже на лязганье волчьих зубов. А однажды матушка настойчиво, несмотря на неодобрительный взгляд отца, забрасывала вопросами о волках одного дипломата из Центральной Европы. Это случилось за обедом у маркиза де Сера, рассказавшего о том, как в 1520 году Франциск I реформировал созданную некогда Шарлеманем ^[29] роту профессиональных егерей, имевшую собственный табель о рангах.

Все перемешалось у меня в голове: волки, в последнюю войну испугавшиеся обстрела и переплывшие Вислу, и другие, что появлялись на окраинах французских лесов с отличающим их повадку победным видом: шерсть дыбом, уши торчком, настороженный взгляд. Рассказы о них Анны-Марии — моей восхитительной вожатой в отряде скаутов, прозывавшейся Акелой, — и воспоминания моей матери об одной русской девочке, любимом ребенке губернатора Москвы Ростопчина ^[30], давали пищу моему воображению. Детство будущей графини де Сегюр было в моем вкусе. Под высокими окнами помещичьего дома в Вороново, затерянного в нескольких верстах от Москвы, девочка тряслась от страха всякий раз, как голодные звери заводили циничное и плотоядное хоровое пение. Но все это было не более чем литературой. А Мадмуазель Вот я обязан открытием того, что на свете существовал настоящий злой волк, остромордый и ушастый. Все ее действия, производимые украдкой в столовой, были направлены на то, чтоб припасти еды для любимого животного, но ведь всех этих крох никак не могло хватить на то, чтобы утолить голод дикого зверя, чья суточная потребность в мясе составляет от трех до восьми килограммов.

Хотя мои родители утверждали, что волки перевелись в Амбуазском лесу и что мой предок егермейстер Поль Шнейдер — сын основателя заводов Крёзо, начинавшего литейщиком в Лотарингии, — убил последнего в долине Лендруа в 1861 году, и утверждение это крепко засело в умах; я нашел ему опровержение, топая одним прекрасным зимним утром по корке снега и стараясь не отстать от старой девы. Мадмуазель Вот читала по волчьим заметкам, как по книге: направление, которое избрала стая, численность ее и чуть ли не в каком состоянии души пребывали составлявшие ее особи, где взлаивающих щенят учила уму-разуму волчиха-хороводница, и даже показывала мне следы любовных игр и случек тех, кого целомудренно именовала «новобрачные».

Каково же было мое удивление, когда, очутившись на поляне посреди леса, я увидел, как она сложила руки рупором и издала леденящий все нутро хриплый рык, за которым последовала утяжеленная ватной неподвижностью зимы тишина. Вскоре послышался точно такой же ответный рык, сопровождающийся все более близким веселым тявканьем, и на лужайку выпрыгнули две невесть откуда взявшиеся волчицы. Совершенно потрясенный, я поднял восторженный взор на старую деву. Мадмуазель Вот продолжала выть и рычать, убеждая меня, что может повезти и перед нами предстанет один из тех самцов, что при своем весе в восемьдесят килограмм способен убить лошадь.

Она поведала мне, что это был за зов, обладающий способностью создавать сообщнические отношения между различными видами живых существ: он состоял из гармонического сочетания нескольких звуков — сперва протяжного и низкого, затем короткого и пронзительного.

Я все никак не мог опомниться: как эта утонченная дама с бледным, покрытым рисовой пудрой лицом, с кружевным жабо цвета слоновой кости вдруг на глазах преображается и становится женщиной-волком, воющей по-волчьи! Восторг и изумление охватили меня при виде того, как скромная компаньонка на глазах превратилась в настоящего жеводанского зверя ^[31]. На что еще способна ради того, чтобы удивить меня, та, что украдкой собирала в лежащую на ее коленях вышитую, с гербом салфетку объедки со стола, запасая корм для зверя, считавшегося исчезнувшим из наших краев?

Прогулки напоминали мне о прежнем, будили воспоминание о той поре, длящейся с конца лета по начало осени, когда у оленей гон: именно тогда столкнулся я с невероятным. Мадмуазель Вот, компаньонка, с незапамятных времен проживающая в Кло-Люсе, — уж совершенно точно при предыдущем поколении его хозяев, — открыла мне, какого рода страх можно испытать в густом лесу. У нее вошло в обыкновение одной бродить по лесу, по-видимому, связано это было с ее свободолюбивым, бросающим вызов нравом. Следовать за старой девой с характерным бурбонским носом и старомодной прической превратилось в одно из моих увлечений, и мне не важно было, когда — на заре или светлой холодной ночью, под мелким сеевом дождя или в полнолуние — отправлялись мы в поход. Порой она будила меня ни свет ни заря и одаривала тайной милостью — разрешением сопровождать ее туда, где можно было слышать жалобную песнь желания, доносящуюся из сердцевины тумана, застоявшегося в чащобе. Со своими песенками, во всю глотку распеваемыми ею под столетними дубами, она была грозой охотников.

Ее бунтарский дух действовал на меня, как вино. Воздух вокруг нас был настоян на испарениях палой листвы, желудей и грибов, мы неуклонно продвигались вперед, задавшись целью послушать лесных трубачей. Вначале до нас долетали лишь редкие и хриплые отрыгивания: это олени пробовали голоса, ели и приглядывали за своими оленухами, не позволяя тем удаляться за пределы выделенного для них пространства. Мадмуазель Вот молча указывала мне на шрам на дереве от оленьих рогов — здесь самец пытался утишить сжигавшую его лихорадку. Когда дни становятся короче и в растениях прекращается сокодвижение, самцы готовы к битвам. Противники ломают друг другу отростки рогов и порой насмерть ранят друг друга. А еще она показывала мне экскременты сов — круглые шарики, содержащие крошечные мышиные черепа. Она была королевой, обходящей свои туреньские владения с их богатыми дичью лесами. Осень, когда желтеет береза, краснеет каштан, золотистой становится лиственница, была ее временем года. От нее я узнал, что готический стиль зародился в созерцании лесных дорог и что достаточно поднять глаза, чтобы увидеть: там, наверху, зеленые ветви образуют средневековый свод. В давние, варварские времена некоторые леса считались священными, и именно с тех пор соборный лесной свод — колыбель и место пребывания Единого Бога.