Онлайн книга «Дневник утраченной любви»
|
* * * В первых блокнотах мама с нежным и сдержанным юмором описывала наши путешествия. Они очень меня растрогали. А одна деталь развеселила: рассказывая о наших приключениях, она называет меня Эрик, если же речь идет о моих публичных выступлениях – лекциях, интервью, радиопередачах, – предпочитает сокращение ЭЭШ. Мама не упускает случая похвалить меня, но слегка иронично: «ЭЭШ очень раскован. Даже слишком». * * * Я не нашел того, что искал. Наверняка обнаружу в следующих дневниках… Меня гложет нетерпение. Я хочу раскрыть тайну. * * * Мама прекрасно писала, стиль у нее был изящный, плавный и легкий. Совершенно лишенная тщеславия, она даже смущалась от моих комплиментов. – Я люблю писать, – уверяла она, опуская глаза и как будто извиняясь. Долгое время я считал, что законченность ее фраз была спонтанным даром, но как-то раз, в круизе, мне пришлось срочно сочинять две страницы текста о Джордже Бернарде Шоу для выставки в Национальной библиотеке Франции. Мама сидела напротив меня в корабельной библиотеке и дочитывала роман, пока я стучал по клавишам ноутбука. Я закончил и, вполне довольный результатом, предложил ей взглянуть. Она прочла, покачала головой: – Красиво, но… – Но? – В первой и второй фразе одинаковый синтаксис. Я онемел. О требовательности, свойственной только настоящим писателям, этом творческом каноне Коллетт, Флобера и Мопассана, мама напомнила мне естественно и сдержанно. Так ребенку напоминают о необходимости мыть руки перед едой. Я понял, что ее стилистическая свобода еще и спонтанна по своей природе. – В чем дело? – спросила она, смущенная моим пристальным взглядом. – Ни в чем… – У тебя странный вид. – Я всего лишь припомнил одну из твоих любимых поговорок. – ?.. – От осинки не родятся апельсинки. Мама покраснела и отвернулась. * * * Я в ярости! Поиск дневников измучил меня. Как же найти остальные? Уверен, мама наверняка записала в одном из блокнотов все, что я хочу знать о моем рождении. * * * У нас множество коробок с тысячами томов, романов, эссе и энциклопедий. Куда все это девать? В библиотеку или в читательский клуб. – Как в нормальной квартире может храниться столько книг! – восклицаю я во второй половине дня, совершенно обессилев и взмокнув от усилий. Мама отвечает с насмешливой улыбкой: – От осинки не родятся апельсинки. * * * Я рассматриваю фотографии в альбомах. До моего появления на свет в 1960-м люди существовали в черно-белом изображении. Я привнес в мир цвет. * * * Жестокий момент. Нахожу свои книги, выходившие год за годом, все с посвящением «Моим родителям», последние – «Моей маме». Я отправлял их в Лион «горяченькими», прямо из типографии. Глаза, для которых были написаны все слова, закрылись. На меня наваливаются стены. Кружится голова. Я вынужден сесть. Пытаюсь успокоить дыхание, совладать с чувствами. Я листаю страницы дрожащими пальцами. Родители ушли, и томик с посвящением, кажется, потерял в весе и начал распадаться. Подходит Флоранс и сразу все понимает. – Можно Стефану и Тибо взять некоторые книги? Те, что ты не дарил им, потому что они были совсем маленькие? – Хорошая мысль… – А остальные… Нет, эти мы не отдадим за бесценок ни в клуб, ни в библиотеку! – Будут стоять у меня на полках – я ведь не оставлял себе экземпляров. * * * Смотрю на Лион из окон гостиничного номера. Пытаюсь приручить город, полюбить – за просто так. Ничего не выйдет! Лион во веки веков пребудет для меня мавзолеем усопшей королевы. * * * Я пишу о тебе на языке, которому ты меня научила. Увы, ты больше не слышишь… * * * Появляется наша кузина Кристина. Ее помощь очень кстати. Она не только пакует быстрее бретонца, которого мы наняли в помощь, но и возвращает вещам их естественную сущность, не позволяя нам с сестрой придавать каждому предмету сентиментальную ценность. * * * Я уже неделю беседую с вещами. Они обладают лишь тем смыслом, который мы в них вкладываем. Люди очень часто не могут расстаться с вещью, не желая отказываться от смыслов. * * * Мое крестильное платьице… Я обнаруживаю его на дне коробки – крошечное, голубое, без единой дырочки, оно имеет форму тюльпана. Мама бережно завернула его в микалентную бумагу. * * * Возвращение домой, в Бельгию. Из Лиона я привез дамские сумочки моим трем девочкам. Выкладываю их на банкетку, и из комнаты выбегают возбужденные собаки. Они демонстрируют мне неуемную радость, смотрят требовательным взглядом, нетерпеливо тычутся носом в сумки, требуя извлечь содержимое. Я их не понимаю. Они топчутся на месте, настаивают, лают, суют любопытные морды внутрь сумок. Все ясно: псы по запаху узнали мамины вещи, а она каждый раз доставала оттуда подарочки для четвероногих друзей, вот Фуки с детьми и ждет законного подношения. Я присоединяюсь к ним и начинаю нюхать сумки. Ничего. Я завидую моим четвероногим друзьям: они ощущают мамино присутствие, а у меня не получается… Собаки не отступаются, скулят, не веря, что знакомый запах больше не связан с радостью. Я пытаюсь их успокоить, глажу по спине со смешанными чувствами: мне жаль, что они не осознают, что есть смерть, хотя подобной невинности впору позавидовать. * * * Моя экспедиция провалилась. В обнаруженных дневниках нет ни одной фразы, объясняющей тайну моего рождения. Как долго мне придется жить с этой неопределенностью? * * * В каюте корабля, плывущего по океанским водам, тем самым вечером, когда я собирался свести счеты с жизнью, бросившись с палубы вниз, в моем желании умереть не было ни грана искренности, только логика. Наверное, я умствовал. «Поскольку я не справляюсь с горем, уничтожу его, покончив с собой». |