Онлайн книга «Дневник утраченной любви»
|
Таксист высаживает меня у невысоких ворот цвета бычьей крови. Домик Рикленов похож не на коттедж, а на декорацию коттеджа. На водосточных трубах сидят терракотовые голуби, лаковые бульдоги сторожат крыльцо, в подвесных клетках сидят фарфоровые воробьи, железные мо́били свистят под ветром, на окнах красуются ящики с геранями, вдоль заросшего плющом фасада выставлены глиняные кувшины и жардиньерки – все создает идиллическую буколическую атмосферу. – Заходи, Эрик, заходи скорее! Соланж Риклен высунулась в окно, трясет кудряшками и подгоняет меня: – Ну же, поторопись! Неужели так заметно, что я торможу? Рене Риклен открывает низкую дверь, и в воздухе разносится звон колокольчиков. – Как же мы рады вас видеть! Он протягивает ко мне руки, я пожимаю сухую ладонь, преподношу старикам коробку шоколадных конфет, купленных в Брюсселе. – Из самого́ Брюсселя?! Они в восторге… Мы обмениваемся любезностями, и меня ведут на экскурсию по тесной хижине, которой хозяева гордятся, как Людовик Четырнадцатый Версалем. Я восторгаюсь тканью виши, подушками в наволочках, вышитых крестиком, мебелью, натертой воском, выцветшими обоями – мне хочется доставить Рикленам удовольствие. Ненужного барахла здесь столько, что я легко импровизирую и завоевываю их доверие. Моя многословность объясняется очень просто: я боюсь предстоящего разговора… Мы возвращаемся в тесную гостиную, к камину, украшенному букетами сухостоев. Риклены опускаются в кресла и тонут в них. В домашней обстановке, мне кажется, они выглядят намного старше, чем во время нашей последней встречи в Страсбурге. И одежда, и дом стали им велики… Оба одновременно вскидываются, расстроившись, что забыли предложить гостю напитки. – Вина? Готов спорить, ты перенял вкусы отца. – О да, Поль любил выпить! – Рене припрятал несколько бутылочек с нашей родины, из Эльзаса. – Поль тоже был оттуда, Соланж. Шмитты жили в Кольмаре. – Ты ведь будешь белое, да? Я чувствую, что отказ огорчит Рикленов, и беззастенчиво вру – ссылаюсь на вчерашний «бурный» вечер, хотя вообще не пью. – Тогда, может, отвар? – спрашивает разочарованная Соланж. – Мне не хочется вас утруждать… – Какие глупости! – восклицает старушка. – Мой напиток тебя подкрепит! – Она сама потрясена неожиданно прорезавшимся материнским инстинктом. Щелкнув суставами, госпожа Риклен бежит на кухню, а Рене встает за пирогом. Муж и жена суетятся, но медленно и осторожно. – Цейлонский или «Эрл Грей»? Отвар у Рикленов – то же, что чай. Я позволяю себе невинную шутку: – Бергамот. Соланж заглядывает в гостиную: – Прости, у меня только цейлонский или «Эрл Грей». – Тогда «Эрл Грей». – Ты не пожалеешь, он очень вкусный. Рене Риклен воспользовался паузой и принес жестяную коробку с фотографиями: – Мы отобрали их для вас в воскресенье. Я растроган заботой стариков: оказывается, встреча важна не только для меня, но и для них. Мы рассматриваем свидетельства прошлого, я вижу молодого отца среди бравых дзюдоистов. Соланж и Рене охотно комментируют, называют фамилии людей, которых я не узнаю по лицам. Откусываю пирог – о ужас! – соленый, жесткий и вязкий. Тесто липнет к языку. – Ты, случайно, дрожжи не забыла положить? – вопрошает Рене с комичной гримасой на лице – он не понимает, что проглотил. Соланж награждает мужа высокомерно-презрительным взглядом: – В савойское тесто дрожжи не кладут! – Но пирог вышел плоский как блин… Старушка взмахивает ресницами и отвечает с вызовом в голосе: – Я сменила форму, ретроград ты несчастный! Возразить нечего, и Рене решается откусить еще. – Слишком тяжелый… – Тяжелый?! Мой пирог?! Я пеку из лучших продуктов. – Да, но… – Сходи к дантисту, милый. Мой пирог очень даже хорош! Она поворачивается и спрашивает, чуточку агрессивно: – Разве не так? Ловушка захлопывается: что бы я сейчас ни ответил, один из стариков обидится. Выбираю третий путь. – Расскажете мне об отце? – Да-да, конечно… Рене и Соланж не скрывают волнения: – Приятно вспоминать прошлое. Они переглядываются, и женщина кивает мужу. Он откашливается и начинает: – У нас мурашки бежали по коже, когда Поль рассказывал нам о тебе. Он очень тобой гордился. Очень. Соланж вмешивается: – Он был влюблен! – В каком смысле? – Твоему папе не хватало слов, когда он говорил о тебе. Я так смущен, что опускаю глаза. Старушка всплескивает руками: – Ты не знал? – Мне доставались головомойки и нотации. Рене Риклен сурово хмурится, говорит назидательным тоном, как будто мне десять лет: – Он вел себя как хороший отец. Соланж Риклен морщится, попробовав пирог: – Я, наверное, забыла взбить белки. – А я что говорил! – восклицает ее муж. – Замолчи! Не ошибаются только бездельники. Они снова переглядываются и… закрывают пироговую тему. Она обращается ко мне: – Отец тебя боготворил, мой мальчик, но не хотел, чтобы ты это знал! – Еще как боготворил! – подхватывает старик и вдруг умолкает, не справившись с нервами. Жена, сердито фыркнув, «перехватывает управление»: – Он говорил о тебе до… – До чего? – До твоего рождения. – Как это возможно? – Он прекрасно помнил день, когда… – Когда что? – Когда это свершилось. Соланж облегченно выдыхает. Рене возбужденно кивает. Я в ужасе: передо мной двое сумасшедших. Хочется сбежать, и я как зомби поднимаюсь со стула. Они трясутся от волнения. Соланж сердится на мужа: – Мы сбились, Рене, и он не понимает. – Еще как понимает. – Нет. Соланж цепляется за мою руку. У меня нет сил противиться немой мольбе, и она, облегченно вздохнув, спрашивает: |