Онлайн книга «Ребенок от Деда Мороза»
|
Позже ещё раз захожу к Самойлову, для получения подписи на разных документах, и снова Герман занят, разговаривает по телефону, бегло просматривает листы, которые кладу поочередно перед ним, подписывает. — Кстати, твоя мама звонила, — удивляет меня Герман, когда я уже направляюсь к двери. — Она не смогла до тебя дозвониться, поэтому набрала мне. Шокированно замираю и резко разворачиваюсь к боссу. — Откуда она знает, простите, ваш номер? — моему изумлению нет предела. — Обменялись с ней, когда я был у вас гостях, — отвечает Герман таким тоном, как будто это абсолютно естественно. — Просковья Игнатьевна волновалась, ходила ли ты к врачу. Босс замолкает и смотрит на меня вопросительно. — У меня зарядка села, я сейчас перезвоню маме, — поспешно покидаю кабинет. У меня мороз по коже от мысли что за моей спиной мама и босс обсуждают мое здоровье. Это просто кошмар! Надеюсь, мама не сболтнула лишнего. А вдруг она специально позвонила Герману? Вдруг у неё уже есть подозрение насчёт отцовства? Герман Моя строптивая секретарша, (так про себя все чаще называю Синичкину), поспешно покидает мой кабинет, а я откидываюсь на спинку кресла, кручу головой в разные стороны, пытаясь снять напряжение с плеч и шеи. Черт возьми, упрямство этой женщины начинает реально доставать меня! Чем больше я пытаюсь наладить с Настей контакт, тем неприступнее становится эта гордячка. Шарахается от меня как черт от ладана. Почему я так пугаю ее? И почему меня так тянет к ней? Необъяснимо. Отчаянно. Сначала сказал себе, что она права — нельзя мешать работу и отношения. Сказал себе, что буду держаться на расстоянии. И понял, что не могу. Мне нравится в этой девушке почти все. Кроме упрямства. Нравится ее фигура. Ее глаза. Ее волосы. Даже ее мама мне, черт возьми, понравилась! Это ж вообще нонсенс! И поцелуй на морозе. Горячий, жадный, уносящий в запредельное удовольствие. Как назло, мне сейчас вообще не до отношений. На компанию нацелилась огромная акула, жаждущая поглотить нас. Все то, что так долго создавал мой отец, а последние годы — я, под угрозой. Так что заморочки с отношениями точно не в списке приоритетов. Надо срочно что-то решать с контрактами, на которые нацелился конкурент. В этом мне может помочь, как ни странно, моя собственная мать. Она — давняя подруга одной семьи, с которой у меня как раз контракт в стадии подписания. Но это капризные заносчивые люди. С ними сложно вести переговоры. Я не из тех, кто бежит при первой же неудаче к матери под юбку. Но сейчас на кону не мои гордость и достоинство, а рабочие места моих сотрудников… Не будет контракта, целый отдел придется уволить. Вот только мать уперлась, и требует взамен… Даже произнести мысленно тошно! Она желает видеть меня женатым. Причем ее идеальная кандидатура известна — Виктория Фролова. Я скорее прыгну в пропасть, чем свяжу себя с такой акулой. Вика красива, но совсем мне не нравится… И снова перед глазами Синичкина. В затылке начинает пульсировать боль. Такой плотный клубок проблем бизнеса и женских интриг — безумно раздражает. Я мог бы договориться с Викторией изображать пару, чтобы выиграть время и порадовать родительницу. Но почему-то представить такое тошно. Уж лучше просверлить себе дырку в черепе. Фролова назойлива, истерична. Терпеть не могу такой тип женщин. Но мать, как только услышала, что Настя заболела, тут же по телефону начала уговаривать меня «попробовать Вику в секретарши». Это ее навязчивая идея… Как же я обрадовался утром, увидев на месте секретарши Синичкину! Это даже странно. Настя ведет себя так, словно я ее раздражаю. Но в нашу ночь любви она была другой. Нежной и податливой. Сегодня она была одета в узкие черные брюки, подчеркивавшие стройные ноги, и черный жакет. Слишком много черного, излишне строго, но от нее все равно исходит свет… Ее мелодичный голос, запах волос, дразнят и сводят с ума. Держаться на расстоянии безумно трудно. Вздохнув, возвращаюсь к бумагам. Что толку мечтать о своей секретарше. Я ей не нравлюсь… После обеденного перерыва направляюсь в зал заседаний, снова думая о Синичкиной. Похоже, я стал одержим ею. Даже снится мне эта невыносимая девица с завидной регулярностью. А вот и Настя, собственной персоной, летит вниз по лестнице мне навстречу, да так быстро, словно черти за ней гонятся. Оступившись, летит прямо в мои объятия. Удерживаю с трудом равновесие, поймав птичку в последний момент. Оба, покачнувшись, восстанавливаем равновесие. Настя откидывает голову назад, в глазах плещется паника. Да что такое, почему она меня будто боится? Что я такого сделал, когда умудрился внушить такой панический ужас? Разозлившись, прижимаю Синичкину крепче к себе, буквально стискиваю в объятиях. Как же это приятно. Она мягкая, податливая, ее великолепные груди вдавливаются в мой торс, и я хочу стоять так как можно дольше, впитывая ее. Познавая. Настя, конечно же, наоборот старается отклониться подальше, но тем самым ее бедра лишь плотнее вжимаются в мой пах. Стискиваю ее талию, попав рукой в открытое пространство между спиной и юбкой. Гладкая, теплая, манящая кожа. Скольжу ладонью ниже и касаюсь края трусиков. Настя начинает судорожно трепыхаться. Но я не отпускаю, прижимаю еще ближе — так близко, что могу почувствовать биение ее сердца, уловить еле слышные стоны с придыханием, вырывающиеся у нее. В голове одна мысль — только о том, как безумно хочется ее поцеловать. Что же в ней есть такое, что заставляет меня заводиться с пол-оборота и терять голову за считаные доли секунд? Стоит коснуться Синичкиной — и вот я уже превращаюсь в натурального самца. Жажда пробовать на вкус ее губы буквально зашкаливает. Я хочу ее в свою постель, чтобы ее тело разгорячилось от наслаждения, а ноги крепко обхватили мою талию, чтобы глаза Насти закрылись в блаженном экстазе… Как было в новогоднюю ночь. Судорожный вздох Синичкиной касается моих губ, а ее ладони упираются мне в грудь… — Отпустите… на нас уже смотрят. Спасибо… но отпусти же! — последние слова — умоляющим стоном, и я ослабляю хватку, но не отпускаю. — Ты чуть не упала. Надо быть осторожнее. — Знаю. Не умею ходить на каблуках… — Так не ходи, раз это опасно для здоровья, — шепчу, наклонившись, ей прямо в шею, завороженно наблюдая как бьется на ней голубая жилка. — Разрешите переобуться прямо сейчас? — дерзость возвращается к Синичкиной. — Нет. Сейчас мы пойдем на обеденный перерыв. — Я… у меня бутерброд. — Ты за ним так бежала? — поневоле улыбаюсь. — Наверное, вкусный. Мама делала? Поделишься? — Весь отдам, только отпустите! Это уже не смешно, на нас все смотрят, — фыркает на меня Настя. |