Книга Венера, страница 37 – Генрих Манн

— Я вовсе не хочу быть вашим врагом, это совсем не в моих интересах.

Он рыцарски поклонился.

— Я пройду вперед: я уверен, что вы не нападете на меня сзади.

И Нино, опустив голову, последовал за ним.

— Мы придем еще до дождя, — заметил дон Саверио на берегу, где они присоединились к герцогине и ее спутнику.

— Но наша прогулка была необдумана. Нам придется переночевать внизу.

— Ничего не значит, — решила герцогиня, поспешно направляясь к Минори. — Мы опять увидим наш маленький дом, Нино!

Нино не ответил. Когда остальные вошли в ресторан у моря, они заметили, что Нино нет с ними.

Он быстро шел по берегу. Дождь хлестал его. У ног Нино вздымались волны. Он выбрал среди многих знакомых утесов самый высокий. К утесу от берега вела узкая полоска земли, с другой стороны он отвесно спускался в море. Нино стоял на его косой вершине и, как когда-то в пылу детского безграничного гнева и бурной жажды справедливости, простирал руки к морю. Ведь там, вдали, по ту сторону убогой и злобной действительности, всегда лежало царство благородства и мощной радости. Теперь там больше не было ничего! «И вы все еще так же слабы», — сказал он своим рукам.

— Ах! я не силен. Я только хвастал. Теперь судьба придумала нечто необыкновенное — и я побежден.

За его спиной послышалось пыхтенье: голова с красным, раздутым, усеянным белыми щетинами лицом лежала, точно отрубленная, на краю скалы и покачивалась. Затем из глубины выкарабкалось тело Рущука.

— Я все время звал вас, мой милый, вы не слышите. Вода тоже производит слишком большой шум… Вы устраиваете славные истории.

— Как это? — воинственно крикнул Нино, обрадовавшись, что может излить свой гнев.

— Вы убежали от нас, что же это такое? Вы можете себе представить, что герцогиня о вас беспокоится.

Нино отвернулся.

— И мы тоже.

— Вы не имеете никакого права беспокоиться обо мне.

Он топнул ногой.

— Какой сварливый молодой человек, — пробормотал Рущук. Он, наконец, нашел на скользком камне место, где надеялся не соскользнуть в своих галошах, и раскрыл зонтик.

— Идемте со мной.

— Посмейте прикоснуться ко мне!

— Хорошо, хорошо, я не трогаю вас… Вот он, молодой человек, которому досталось все, — сказал он самому себе и исподлобья с горечью оглядел Нино воспаленными глазами.

— Приходишь и застаешь эту женщину в ее сказочном дворце, где она преподносит себя, как подносят на блюде из золота и эмали тонкую, редкую дичь, белую куропатку, или что-нибудь в этом роде, уже слегка попахивающую. Крупная жемчужина между двумя большими локонами на лбу и другая в бледном ухе имеют точно такой же неопределенный блеск белил, как и лицо, Оно блестит так матово, оно омыто жирными водами, покрыто пудрой: это мудрое произведение искусства. Благородные формы щек, носа, рта защищены от повреждений утомленной кожей. Глаза, слегка покрасневшие, окружены темными кругами, которые позволяют догадываться, обещают, мучат… Она носит тюрбан, по-восточному сдержана и охвачена холодным опьянением. Она знает себя: знает, сколько сладострастия может дать ей каждый из ее членов, так точно, как я знаю, сколько денег мне должен тот или другой человек… И всю эту гордую культуру и обдуманную зрелость кому она дарит, куда выбрасывает? Она бросает их в сорную траву, она дарит их молодому человеку, который мог бы есть сорную траву точно так же, как белую куропатку, — и оттого, что его тщеславие немного задето, он стоит на камне в воде, топает ногами и не хочет идти в постель!

Нино слышал только одно. Он переступил с ноги на ногу.

— Вы кончили? Заметьте себе, что герцогиня никогда не белится!

И так как Рущук сострадательно покачал головой.

— Берегитесь думать это!

При этом он ткнул кулаком в живот Рущука, который сильно пошатнулся. Тяжелое тело склонилось к выступу утеса. Нино подхватил его, оба побледнели, Нино при мысли: «С дон Саверио бороться мне было не под силу; как же я смею касаться этого? Я трус!»

Рущук лепетал:

— Нас могут увидеть… Вот видите, теперь вы сами подхватываете меня. А если бы вы столкнули меня в воду, вы сами вытащили бы меня, потому что я так закутан в свой непромокаемый плащ, что утонул бы в луже воды. Оставьте же глупости. Я кое-что расскажу вам… Мой зонтик тоже пропал… Вы, собственно, могли бы сами сказать себе, что визит к герцогине меня достаточно волнует. Я не дон Саверио, для того это дело. Он хотел бы на ней зарабатывать деньги, как раньше. Но я способен чувствовать, молодой человек, и я страдаю оттого, что все могут обладать этой женщиной.

— Вы тоже страдаете?

Нино визгливо расхохотался.

— Да, оттого, что все обладают ею, только не я.

Рущук говорил монотонно, производя руками короткие, неуверенные движения. Перенесенный испуг и долгое, выношенное желание, опасное положение в обществе юного безумца среди непогоды на скользком, отвесном утесе, и при этом сознание, что герцогиня с террасы наблюдает за его барахтающимся силуэтом на фоне катящего волны моря — все это вредило его сдержанности.

— Раньше, в продолжение нашей долгой дружбы, она никогда не беспокоила меня. Она была герцогиня и нечеловечески высокомерна, и я твердо верил, что обладать ею невозможно. Конечно, ею все-таки обладали, и теперь я в уме рассматриваю с этой точки зрения всех старых знакомых. Они все у меня на подозрении, — это, знаете ли, необыкновенно неприятно. Даже мучительно. Почему бы и не я тоже? — спрашиваю я. — Герцогиня, красавица и доступна, — ведь всякому хотелось бы обладать ею!.. Теперь она уж больше даже не притворяется. Все обладают ею совершенно открыто.

— Вы лжете, — прорыдал Нино.

— Вы что-то сказали? Итак, все обладают ею, а я все еще нет: это нестерпимо. Я достиг так многого в жизни, а того, что доступно каждому…

— Видите ли, нельзя быть таким безобразным, как вы.

— Это я тоже говорю себе. Но до сих пор это никогда мне не мешало. Я еще добьюсь своего. Только у меня времени уже немного. Иногда, среди дел, во время совещания министров, представление об этой герцогине и ее бесчисленных любовниках мучит меня настолько, что я не могу больше работать. Я задыхаюсь и теряю ход мыслей. Мое положение опасно, молодой человек, может сразу наступить конец.

— Так издыхайте!

Рущук подскочил на месте.

— Почему же? Вы сами еще будете очень довольны тем, что я существую на свете. Ведь я не требую от вас, чтобы вы уступили мне герцогиню — хотя вы могли бы отлично это сделать.

— Мог бы это сделать? О, уходите скорей, я чувствую, что иначе сделаю что-нибудь, о чем буду жалеть всю жизнь!

— Я слышал, что у вас денег немного. Сколько вы хотите? Ведь вам нужно только настроить вашу подругу и своевременно послать за мной. Внушите ей сострадание ко мне!