
Онлайн книга «Неудачница: перезагрузка»
— Разве что призрак самой себя с тряпкой в руках, — сухо отвечаю ему, глядя вперёд и не выходя из машины, — или себя с кучей тяжелых пакетов в руках, открывающую тебе дверь. Челюсть Бондарёва напрягается, под скулами начинают ходить желваки. — Я относился к тебе, как свинья. Это было недостойно… мужчины, — цедит он, также, как и я, глядя вперёд и не выходя из машины. — Теперь ты понимаешь, что везти меня сюда — было ошибкой? — спрашиваю у него. — Я не могу оправдать себя, но могу постараться исправить твоё мнение о себе, — он поворачивает голову ко мне. Смотрю на него в ответ. Ничего не говорю. Смысл? Моё мнение уйдёт вместе со мной через несколько дней — как из его компании, так и из его жизни. Если он хочет как-то загладить свою вину передо мной и думает, что это ему реально поможет — пожалуйста. Мешать ему не буду. Даже подыграю. В конце концов, если Глеб действительно хочет исправиться, то кто я такая, чтобы стоять на пути его исправления?.. Другое дело — мои собственные чувства и мысли по этому поводу… Нет, я не буду об этом думать — просто приготовлю ему ужин, тем самым убив двух зайцев (и на свидание пошла, и доброе дело сделала), и отправлюсь обратно в свою квартирку. Открываю дверцу и выбираюсь наружу. Иду к лифту. Это несложно и не противоречит моим желаниям — я тоже хочу есть. И я спокойно могу себе позволить потратить пару часов на ужин в этой квартире, потому что в моей квартире есть нечего. Ладно, не поэтому… потому что в моей квартире меня никто не ждёт. Мне некуда торопиться. Я даже растение в горшочке не купила — времени не было. Продукты в холодильнике были… какие-то… так что в выборе между «поесть дома» и «поужинать у Бондарёва» я меркантильно выбираю второй пункт. Да, всё верно. Всего лишь логика и выбор в пользу лучшего. (Я же сейчас не убеждаю сама себя?..) Однако, когда захожу в квартиру Бондарёва, весь мой холодный расчёт вылетает в трубу. Не уверена, что хочу быть здесь. Странное ощущение внутри… может, лучше покушать варёной картошечки в моей квартирке-малютке?.. Разворачиваюсь и натыкаюсь на Бондарёва. — Ты ведь уже зашла, — говорит он, словно чувствуя моё состояние. Ладно. Что я, в конце концов, маленький ребёнок?! Не буду же я бежать с визгом из этой квартиры только потому, что, входя в неё, начинаю терзаться сомнениями! — Продукты в холодильнике, — говорит Глеб, проходя внутрь и направляясь в… — А ты куда? — хмурюсь, глядя на его уход. — Переодеться. Ты же не против?.. Да я бы и сама не прочь… Но, представить, как Глеб предлагает мне свою рубашку в качестве «домашней одежды» оказалось слишком легко. — Да, конечно, — рассеянно киваю ему и иду в кухонную зону. Открываю холодильник и с какой-то странной ностальгией рассматриваю его содержимое, как всегда соответствующее номинации «лучший выбор». Начинаю готовить: руки сами выбирают то, что нужно, ноги сами ходят по кухне, прекрасно зная, где что лежит, и откуда — и что — нужно взять. Сковорода уже на плите, овощи почти порезаны, мясо убрано в пакет для запекания, нашпигованное зеленью и приправами… чувствую позади себя какое-то движение. Оборачиваюсь. — Ты такая быстрая. Я уже и забыл, — улыбается Глеб, стоящий за моей спиной. На нём темно серая, графитовая, кофта и домашние черные брюки. Руки убраны в карманы. На голове лёгкий беспорядок. На лице наливается синяк, но почему-то его не портит… а может, всё дело в отношении самого Глеба к этому синяку — Бондарёв словно принял своё наказание, и теперь спокойно несёт крест побитого человека. Хмыкнула. Не удержалась… Вообще не понимаю мужчин. — Что смешного? — тут же интересуется Бондарёв. — Синяк сделал тебя более человечным, — отвечаю ему и впервые не боюсь за последствия. — А, может, ты просто плохо меня знала? — с вопросом в глазах смотрит на меня Глеб. — А, может, ты просто не пытался произвести на меня впечатление? — вопросом на вопрос отвечаю я. — Ты думаешь, я пытаюсь произвести на тебя впечатление? — Глеб опирается ладонью на стол, смотрит уже серьёзно. — Я не знаю, чего ты хочешь. Потому, стараюсь не придумывать лишнего: фантазия у меня богатая, — замечаю, отворачиваясь от него и перемешивая содержимое сковороды. — Не знаешь и не хочешь выяснить? — задаёт странный вопрос Глеб. Вновь поворачиваюсь к нему. — Ты хотел помочь с нарезкой? Овощи для салата ждут тебя. Кошмар, когда я начала так командовать?! Некоторое время мы занимаемся своими делами молча: я перемешиваю, Глеб нарезает. Кошусь через плечо, пытаюсь запечатлеть момент, в котором Бондарёв не справляется с задачей. Безуспешно. Овощи нарезаны аккуратно: чуть крупнее, чем я привыкла — но не критично. Глеб спокойно обходит меня, достаёт салатницу, отправляет в тару всю нарезку, заливает оливковым маслом, солит. — Ты врал мне — ты умеешь готовить, — хмурюсь, глядя на все это действо. — Салат? Его умеют готовить даже дети, — замечает Бондарёв и убирает грязную посуду в мойку. Фыркаю. Могла бы поспорить с этим убеждением — но не буду. Лучше посмотрю, что ещё может этот «золотых рук мастер». А этот страшный человек достает тарелки и начинает сервировать стол, причем делает это по всем правилам этикета — тут он меня вообще уел! — А этому учат в элитных детсадах? — подняв брови, наблюдаю за его манипуляциями. — Я всю жизнь ем в ресторанах. Запомнить расположение приборов, салфеток и тарелок — не так сложно, — вновь замечает Глеб и, наконец, достаёт из недр кухонного гарнитура три толстые свечи разных цветов. красная, чуть поменьше – белая (или скорее не крашенная) и небольшая, но такой же толщины – черная. Ставит свечи на середину барной стойки, и они вписываются так гармонично так, словно изначально были частью декора… На бутылку красного сухого я смотрю уже с какой-то опаской. — Ты решил перенести ресторан сюда? — спрашиваю, не отрывая глаз от его действий. — Просто перестраховался, — хмыкает Глеб, — не хотел, чтобы в какой-то момент из-под нашего столика в ресторане выполз Бесов. Я представила себе эту картинку и прыснула. А затем сказала, справедливости ради: — Нет, если бы появился Лёша, то он сделал бы это через парадные двери, прошелся бы ураганом по залу ресторана и остановился, нависнув над нашим столиком опасной горой. — Ты думаешь, что хорошо его знаешь? — отворачиваясь от меня, спрашивает Глеб, и я не могу видеть выражения его лица. |