Книга Кенилворт, страница 130 – Вальтер Скотт

— В какой должности ты состоишь? — спросил граф.

— Я конюший вашего шталмейстера, милорд, — ответил Лэмборн с обычным нахальством.

— Попридержи свой дерзкий язык, — оборвал его Лестер, — шутки, уместные в присутствии сэра Ричарда Варни, неуместны в моем. Скоро ли ты нагонишь своего хозяина?

— Надеюсь, через час, милорд, если всадник и лошадь выдержат, — ответил Лэмборн, мгновенно перейдя от фамильярности к глубочайшей почтительности. Граф смерил его взглядом с головы до ног.

— Я слыхал о тебе, — сказал Лестер. — Говорят, ты малый расторопный, но слишком любишь попойки и драки, чтобы в важном деле можно было на тебя положиться.

— Милорд, я был солдатом, моряком, путешественником и искателем приключений, а тот, кто этим занимается, живет сегодняшним днем, потому что у него нет уверенности в завтрашнем. Но хотя я иной раз плохо распоряжаюсь своим досугом, я никогда не пренебрегал обязанностями по отношению к моему господину.

— Смотри, чтобы так было и на этот раз, и ты не пожалеешь. Доставь как можно скорее это письмо сэру Ричарду Варни в собственные руки.

— И это все?

— Да, но мне чрезвычайно важно, чтобы мое поручение было выполнено точно и быстро.

— Я не пожалею ни своих сил, ни боков лошади, — ответил Лэмборн и поспешно удалился.

— Вот тебе и секретная аудиенция! — бормотал он себе под нос, спускаясь по задней лестнице галереи. — А я-то ожидал от нее невесть чего. Думал я, черт побери, что граф хочет использовать мои услуги для какой-нибудь тайной интриги, а все дело в том, чтобы передать письмо! Ну что ж, желание его будет исполнено, и, как говорит милорд, впоследствии я об этом не пожалею. Ребенок, прежде чем пойти, ползает, с этого надо начинать и вашему младенцу-придворному. А все же я загляну в это письмо, благо оно так небрежно запечатано.

Осуществив свое намерение, Лэмборн в восторге захлопал в ладоши.

— Графиня! Графиня! В моих руках тайна, которая осчастливит меня или погубит! Вперед, Баярд! — крикнул он, выводя свою лошадь из стойла, — бока твои познакомятся сейчас с моими шпорами!

Лэмборн прыгнул в седло и выехал из замка через боковые ворота, где его беспрепятственно пропустили, ибо такое распоряжение оставил сэр Ричард Варни.

Как только Лэмборн и слуга удалились, Лестер переоделся в очень простое платье, набросил плащ и, взяв в руки фонарь, спустился потайным ходом и вышел во двор замка, неподалеку от входа в «Забаву». Теперь его мысли были более спокойными и ясными, чем прежде, и он даже пытался представить себя человеком, против которого грешили больше, чем грешил он сам.

«Мне нанесено глубочайшее оскорбление, — убеждал он себя, — и все же я воздержался от поспешной мести, которую волен был свершить, и ограничился человечными и благородными мерами. Но неужели союз, опозоренный коварством этой лживой женщины, по-прежнему будет сковывать меня и не позволит достичь величия, уготованного мне судьбой? Нет, я найду средства расторгнуть эти узы, не разрывая нити жизни. Она нарушила свой обет, и перед богом я больше не связан с ней. Целые королевства разделят нас, океаны лягут между нами, и волны их, поглотившие целые флотилии, поглотят и нашу ужасную тайну».

Такими доводами Лестер пытался успокоить свою совесть и оправдать поспешность, с которой он принял решение мстить. Честолюбивые замыслы так неразрывно переплелись с каждой его мыслью, с каждым поступком, что он уже был не в силах отказаться от них и сама месть приняла теперь в его глазах обличье правосудия и даже великодушной умеренности.

В таком настроении мстительный и тщеславный граф вошел в свой великолепный сад, освещенный сиянием полной луны. Повсюду разливался ее желтоватый свет, отражаясь в белом камне ступеней, балюстрад и архитектурных украшений. Ни одно кудрявое облачко не нарушало синевы небес, и было так светло, что казалось, будто солнце только что скрылось за горизонтом. Бесчисленные мраморные статуи мерцали в бледном свете, подобно закутанным в покрывала призракам, только что поднявшимся из гробниц; прозрачные струи фонтанов взлетали в воздух, словно стараясь вобрать в себя лучи лунного света, прежде чем снова упасть искрящимся серебряным ливнем в бассейны.

Минувший день был знойным, и дыхание нежного ночного ветерка, пролетавшего над террасой «Забавы», колыхало воздух не больше, чем веер в руках юной красавицы. Певцы летней ночи, свившие множество гнезд в саду, вознаграждали себя за дневное молчание, разливая свои ни с чем не сравнимые трели, то радостные, то печальные, которые то перекликались друг с другом, то звучали стройным хором, словно восхищаясь безмятежной прелестью ночи.

Погруженный в размышления, не имеющие ничего общего ни с журчанием воды, ни с сиянием лунных лучей, ни с пением соловьев, Лестер, закутавшись в плащ и сжимая рукоять шпаги, медленно шагал по террасе, но не мог обнаружить ничего похожего на человеческую фигуру.

«Я был одурачен из-за собственного великодушия, — думал он, — я дал этому негодяю ускользнуть от меня, и теперь он, наверно, бросился на выручку к изменнице, а она едет почти без охраны…»

Однако его подозрения мгновенно рассеялись, когда, обернувшись, он увидел медленно приближавшегося человека, тень которого поочередно падала на окружающие предметы.

«Не поразить ли его, прежде чем я снова услышу этот ненавистный голос? — подумал Лестер, сжимая рукоятку шпаги. — Но нет! Раньше я выпытаю все его гнусные намерения. Я посмотрю, как будет ползать и извиваться эта отвратительная гадина, а уж потом пущу в ход силу и раздавлю ее».

Он снял руку с эфеса и, собрав все свое самообладание, медленно двинулся навстречу Тресилиану.

Тресилиан отвесил низкий поклон, на который граф ответил высокомерным кивком головы.

— Вы добивались тайной встречи со мной — я здесь и слушаю вас.

— Милорд, — сказал Тресилиан, — то, что я должен вам сказать, столь важно, а мое стремление найти в вас не только терпеливого, но и благосклонного слушателя столь велико, что я попытаюсь рассеять предубеждение, которое ваша светлость может иметь против меня. Вы считаете меня своим врагом?

— Разве у меня нет для этого достаточной причины? — спросил Лестер, чувствуя, что Тресилиан ждет ответа.

— Вы несправедливы ко мне, милорд. Я друг, но не вассал и не сторонник графа Сассекса, которого придворные называют вашим соперником. Уже немало времени прошло с тех пор, как я перестал интересоваться придворной жизнью, придворными интригами, ибо, они не соответствуют моему характеру и складу ума.

— Несомненно, сэр, есть другие занятия, более достойные ученого, каковым слывет мистер Тресилиан. Любовные интриги, пожалуй, не уступят придворным.

— Я вижу, милорд, вы придаете слишком большое значение моей прежней привязанности к несчастной юной особе, о которой я собираюсь говорить. Уж не думаете ли вы, что я защищаю ее интересы из чувства ревности, а не из чувства справедливости?