Книга Путешествие во времени с хомяком, страница 61 – Росс Уэлфорд

Вот так запросто.

Как я сказал, терять мне нечего.

Я отворачиваюсь от жестяного таза. Я даже не хочу смотреть, сработает ли машина времени на этот раз. Не хочу знать, что случится. Я отворачиваюсь и приседаю, прижимая голову к коленям. Не успев закрыть глаза, я вижу, что ко мне идёт щуплый полицейский; у него в руках потрескивает рация. За его спиной из патрульной машины выходит уже знакомая женщина-полицейский.

– Всё в порядке, сынок. Не двигайся. Просто оставайся на месте, сынок. Просто оставайся на месте.

Он говорит спокойным голосом и держит руки перед собой ладонями вверх. Он уже совсем близко. Я понимаю, что моя миссия провалена и сейчас уже ничего не изменить. Плечи у меня ссутуливаются, голова никнет, и я, окончательно обессилев, просто обмякаю.

Мы с дедушкой Байроном раньше играли в одну игру. Забавно, я написал «играли», а это было всего раз или два. Он называл её «Игра Кима», но я не имею ни малейшего представления о том, кто такой этот Ким ^[61]. Наверное, друг дедушки. Так вот, дедушка выкладывал на поднос несколько случайных предметов: ложку, чайный пакетик, перечницу, ручку, кольцо – любые вещи, которые оказались под рукой. У меня была минута, чтобы посмотреть на них, а потом я отворачивался; он убирал две-три вещи, и я должен был сказать, каких предметов не хватает.

Конечно же, дедушке Байрону не было в этой игре равных. Он запоминал, даже если предметы не убирали, а просто меняли местами.

И вот почему я вам об этом рассказываю: именно «Игра Кима» приходит сейчас мне на ум. Я просидел на корточках с закрытыми глазами минуту или около того и вот наконец поднимаю голову – и не вижу перед собой полицейского.

Он что, уехал? Полицейской машины тоже не видно. Но я не слышал, как она отъезжает. Я оглядываюсь по сторонам, мне нужно понять, что ещё изменилось.

Я сразу замечаю, что исчез садовый таз со всем содержимым. Осталась только тлеющая на земле чёрная коробка. Рядом с ней стоит ноутбук с тёмным погасшим экраном. Провода повредились (расплавились?) в местах соединения с тазом – папиной машине времени пришёл печальный конец.

Значит, что-то произошло. Я только не знаю, радоваться мне или нет. Пока я лишь нервничаю – и сильнее, чем раньше. Как плохой игрок в «Игру Кима» (это я о себе), я не обращал особого внимания на окружающую обстановку, а потому сейчас мне сложно сказать, что изменилось. И изменилось ли хоть что-то.

Медленно я перехожу через дорогу у дома номер сорок, нашего старого дома. На подъездной дорожке стоит машина, которую я не узнаю. Это не «Шкода» Грэма и Беллы. Дверь тёмно-красного цвета, как раньше, когда я ещё здесь жил, ну… и что с того? Какого цвета она была при Грэме и Белле? Я не помню.

Вот сейчас моё сердце бьётся часто. Или тяжело. Или громко. Или всё сразу – не могу понять. Через несколько мгновений я узнаю, удался ли мой эксперимент. Я нажимаю на кнопку дверного звонка.

Кто мне откроет?

Грэм? Белла? Кто-то другой?

Дверь распахивается, и я даже не успеваю разглядеть, что за женщина её открыла, – она уже отворачивается и быстро проходит обратно в прихожую.

– Во имя всего святого, Ал, сколько можно? Бери с собой ключи!

Я узнаю́ голос – моё сердце сейчас выпрыгнет из груди. А в горле у меня пересохло уже давно, так что я могу только прохрипеть:

– Мама? Мама!!!

Она останавливается. Она оборачивается.

Это мама. В нашем старом доме. Не в доме Стива.

– Ну что ты стоишь там, Ал? Что вообще такое на тебе надето? Уф! Эй!

Я влетел в дом и обнял её с такой силой, что мы чуть было не потеряли равновесие, но всё-таки устояли. Я обнимаю её, чтобы убедиться, что это действительно она. Мы стоим, обнявшись, и она повторяет:

– Всё в порядке, Ал? Что-то случилось? – потому что я плачу и смеюсь одновременно.

Позднее, вспоминая о случившемся, я понимаю, насколько странно всё это для неё выглядело.

Мы так и стоим в прихожей, и мама тоже обнимает меня, потому что (она скажет мне об этом потом) мамам всегда приятно, когда сыновья их обнимают. А я всё рассматриваю маму: её голову, её волосы, её руки – и улыбаюсь, потому что всё так, как и должно быть. Потом она целует меня в макушку:

– Ладно, чудо-мальчик, а теперь отпусти меня.

Из гостиной доносится звук телевизора и ещё один знакомый голос:

– Литва! Оливер Кромвель! Хлорид натрия! – и фырканье. – Легче лёгкого, проще пареной репы!

Дедушка Байрон выходит к нам – с ним тоже всё в полном порядке. Я обнимаю и его: он пахнет так, как нужно, и его правая рука вывихнута – даже это сейчас кажется правильным.

Всё правильно.

Мама говорит:

– Ужин через десять минут, мальчики.

– Что на ужин? – осторожно спрашиваю я, потому что, кажется, впервые в жизни хочу, чтобы это был один из маминых экспериментов.

– Курица ко́рма ^[62], – отвечает мама, и у меня возникает странное предчувствие. – Вот только курицы в морозилке не нашлось, и я положила вместо неё свиные почки. Это своего рода эксперимент. И, э-э, Ал, где ты взял эту одежду? Ты заглянул в благотворительный магазин «Сью Райдер»? ^[63]

За её спиной дедушка Байрон с удивлением качает головой.

Всё правильно. Всё. Но мне необходимо кое-что узнать.

И я не могу заставить себя спросить об этом.

Я говорю себе, что можно оставить всё, как есть, – меня это более чем устраивает. Если я не задам вопрос, то не услышу ответ, которого боюсь. Но всё-таки так нельзя.

Я должен спросить:

– Где папа?

Мама смотрит на меня так, словно я сошёл с ума, и у меня перехватывает дыхание.

– Твой папа? – говорит она, нахмурившись. – Где он, по-твоему, может быть?

Я пытаюсь придумать ответ, но не могу.

– Он… он жив?

Мама делает удивлённое лицо:

– Жив? Конечно, нет, – она обиженно и озадаченно смотрит на меня, но потом уголки её губ поднимаются – и я просто не знаю, что думать. – Я не говорила тебе? Его хладнокровно расстреляла банда дрессированных хорьков, – она делает паузу. – Он в бункере, глупыш, – там же, где обычно. Иди и скажи ему, что ужин почти готов. Честное слово, Ал… – и она идёт на кухню, качая головой и улыбаясь.