Книга Мор, страница 61 – Лора Таласса

Ну что ж, кажется, я знаю, что у меня сегодня на ужин.

Пока я роюсь в припасах, Мор, вместо того чтобы развести огонь, выходит через заднюю дверь на довольно большую веранду, с которой открывается вид на окружающие участок хвойные заросли.

Забирая с кухни все, что нашла, я слежу за всадником. За весь сегодняшний день он не сказал ни слова. Вообще, если бы я не знала его, то сказала бы, что Мор немного… затосковал.

Казалось бы, невозможно испытывать жалость и сочувствие к той самой силе, которая разрушает ваш мир, однако сейчас я испытываю именно это. Он садится на перила, свесив длинные ноги вниз. Трудно понять по его широкой спине, о чем думает Мор, сидя вот так. Но что-то мне подсказывает, что он чем-то не на шутку встревожен.

Взяв все, что отобрала, я выхожу на террасу. Холодный ветер, подхвативший мои волосы, пахнет сосновыми иголками и смолой. Я сажусь рядом с Мором и протягиваю ему открытую бутылку пива. Долгий был день. В таких ситуациях пиво – то, что нужно.

– Тебе неприятно убивать людей, да? – спрашиваю я.

Странная мысль, почти недоступная пониманию, но что делать, если Мор кажется мне, даже не знаю, немного… расстроенным.

Он хмуро рассматривает верхушки деревьев.

– Дело не в том, что мне приятно или неприятно.

Это он о долге, который призван исполнить.

– Ты не обязан это делать, – говорю я, очень, очень тихо.

– Что ты знаешь о моем выборе? – он оборачивается ко мне, взбудораженный.

– Я знаю только, что он у тебя есть, – отвечаю я.

У всех есть выбор. Даже у меня. Именно поэтому я чувствую вину и несу ее, несмотря на то, что вся эта ситуация мне навязана против воли. Потому что я расслабилась и проявила беспечность, когда не нужно.

– У меня? – с вызовом переспрашивает Мор, как бы давая понять, что я ни черта не смыслю в том, есть ли у него действительно выбор. Он вертит в руках бутылку, смотрит на нее так, будто только сейчас ее заметил. – И что я должен с этим делать?

Я пожимаю плечами.

– Выпей, вылей, играй, как на гребаной дудке. Делай, что хочешь, мне, вообще-то, без разницы, – и я подношу свою бутылку к губам.

Мне надо завязывать с советами Мору, все равно от этого одни неприятности.

С его лица исчезает гнев, сейчас всадник кажется просто уставшим. Он долго смотрит на меня печальными синими глазищами, и опять отворачивается к лесу. Потом подносит ко рту бутылку и делает большой глоток. Вкус пива заставляет его поморщиться, но за этим следует новый глоток, даже более долгий.

Он опускает бутылку.

– Я не могу допустить, чтобы мои чувства помешали выполнению долга.

Еще бы, конечно, не можешь.

– Но с твоей стороны очень любезно проявить заботу о моих чувствах, чем бы она ни была продиктована.

За этим следует молчание, слышно только, как в кронах деревьев гудит ветер.

Я вожу пальцем по бутылке.

– Кто же ты такой, на самом деле? – поднимаю я глаза на Мора.

Всадник прав, мне не наплевать на его чувства. Мне не наплевать на него самого, и я хочу узнать его и понять, почему он не может отказаться от своего задания. Возможно, если пойму, все это перестанет казаться мне такой бессмыслицей. Может, тогда я перестану его донимать.

Мор мрачнеет.

– Странный вопрос, Сара.

Мое имя он всегда произносит с такой странной интонацией, что от этого у меня по спине бежит холодок.

– Я – Мор, – отвечает он, подумав.

– Нет, это же не о том, кто ты, это только… – я пытаюсь подобрать нужное слово, – твоя функция.

Уголки его красивых губ ползут вниз.

– Все не так, как ты думаешь, это не просто моя работа, – явно волнуясь, возражает он. – Мое прошлое – это лишь серия ощущений, воспоминаний, никак не связанных ни с этим телом, ни с этим опытом. И, раз я явился на Землю в этом виде, что ж, я и есть мое дело, это и есть я – сумма, итог всего моего существования.

Но нет, это не так, и раньше, во все долгие века, так не было. Возможно, никогда не было, до тех самых пор, пока всадник не посадил меня рядом с собой на коня и не начал узнавать вкус тех самых вещей, которые он разрушает.

И это заставляет меня ломать голову вот над чем: может ли обратиться Божий гнев на самого Мора?

С того момента, как Рут заговорила об этом, я снова и снова задаю себе этот вопрос. В смысле, пока Мор исполняет поручение Господа, все идет, как идет, а если не подчинится… тогда вина за отступничество должна лечь на него. Сейчас я вижу это ясно как никогда. Здесь возникает неопределенность, потому что он больше не может быть уверен, что то, что он делает – правильно. Даже если Бог сообщил ему Свою волю, даже если она запечатлена на его коже, Мор все равно колеблется.

Не раздумывая больше, я хватаю его за руку и пожимаю, сплетая пальцы.

Мор смотрит на наши руки и вздыхает.

Он заглядывает мне в глаза.

– Моя любимая вещь – мой конь. Это лучшее, что у меня есть.

Сначала я не понимаю, о чем он. Но потом в голове щелкает.

Я тронута. Он сделал попытку. Попытался рассказать мне о себе.

– Конь, которому ты даже имени не дал?

– Конь, которого ты уже назвала, – поправляет он. – И дала ему совершенно постыдную кличку, если на то пошло.

Он отпивает свое пиво, несколько выбитый из колеи необходимостью иметь свое мнение и высказать его.

– Чем тебе так не нравится Умница Джули? – интересуюсь я.

Мор отставляет бутылку.

– Тем, что он верный, надежный и преданный товарищ.

– Веские причины, – киваю я.

– Ты разговариваешь со мной свысока, как с ребенком, – Мор смотрит прямо на меня.

– Ничего подобного! – Правда, даже в мыслях не было.

Видимо, он понимает, что это правда, потому что снова отворачивается к лесу и продолжает.

– Я люблю рассвет – рождение нового дня. Когда выпадает снег, все выглядит красивее. Человеческая еда либо на удивление ужасна, либо на удивление хороша, – он поднимает пиво, – хотя иногда, признаю, в ней может сочетаться и то, и другое. Человеческая одежда кажется мне грубой. Я люблю разводить костер. Засыпать – неприятное ощущение, но в то же время это приятно, если рядом есть кто-то, кого ты обнимаешь…

Краска заливает мне щеки.

…а мой любимый человек – это ты.

Теперь мое пылающее лицо, наверное, светится в темноте.

– Я – единственный человек, которого ты знаешь, – отвечаю я. Я могла бы оказаться самым дерьмовым человеком из всех, и он все равно полюбил бы меня.