Онлайн книга «Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4»
|
И всё испортить. Аргументов у Иванова не было. Один мат, круто замешанный на эмоциях и понимание того, что его жестоко обманули. А самое странное, для автора пейзажа эти пятна тоже стали откровением. Он даже очки нашёл и долго, внимательно рассматривал весёленькие розовые и голубые пятнышки, преобладающие поверх предутреннего моря, бормоча: «Н-да... Неожиданно...» и делая при этом вид, что так и было задумано изначально. По-видимому, кто-то из гостей никому не известного таланта подленько пошутил в пьяном угаре, а тот и не заметил, поленившись перед продажей лишний раз осмотреть своё творение. Вот только легче от этого не становилось. Смартфон безжалостно показывал «19.15», до возвращения домой оставалось каких-то сорок пять минут. И инспектор лютовал, с трудом сдерживая себя, чтобы не засветить халтурщику от искусства прямо между глаз. *** Прооравшись, Сергей напоследок пожелал всяческих «благ» растерянному созидателю весёленьких пейзажей, вылетел в подъезд и, не дожидаясь лифта, побежал через ступеньку вниз, лихорадочно набирая ранее не ответивших продавцов. Чуда не случилось. Первые два номера в его списке снова не отозвались, а последний, которого он на радостях от, как показала практика, неудачно найденного варианта, позабыл набрать, при дозвоне усталым мужским голосом отказался от встречи, мотивирую донельзя просто: «Молодой человек, вы на часы смотрели? Мне детей скоро укладывать». На заднем плане действительно слышались вопли младенца и женское агуканье. Такая новость оказалась сродни добротному удару в морду, из тех, когда вокруг головы летают птички, задорно щебеча, и звёздочки водят стремительный хоровод. Теперь — край. Он же ничего не успеет! *** Ожидавший на улице таксист вопросительно посмотрел на взмыленного, поникшего парня и безразлично спросил: — Куда теперь едем? Домой не хотелось. Из глубин подсознания наружу пёрло неудержимое желание устроить добрую драку и выпустить в ней всю злость на неудачно подвернувшегося мазилу, на себя, на неумолимое время. Вариант отхватить сдачи парня не пугал. И чёрт с ними, с птичками и звёздочками. Пусть летают. Хотя бы понятно будет — почему. Мозг снова начало лихорадить. Без конкретики, а так... на нервах. Постоянно крутилось: «Подарок. Нужен подарок», забивая все иные мысли. — Мужчина! Будем ехать или как? — напомнил о себе таксист. Сказал — словно кнутом хлестнул. — Да. Конечно… — печально ответил Серёга и понуро взялся за дверную ручку автомобиля. Суровая реальность и чувство ответственности брали своё. — Поехали. Домашний адрес называть не стал. Попросил остановиться на проспекте, у цветочного магазина. Не с пустыми же руками возвращаться. Едва выбрались на дорогу, снова зазвонил смартфон. Лана. — Алло... — Подарок выбрал? — сходу взяла быка за рога букинистка. — Нет... Не срослось. — Цветы? — Сейчас куплю... — Не нужно. Что ты там купишь? Три розы и две гвоздики? Жди. Я тебе привезу. У подруги оранжерея есть. Будет тебе букет достойней достойного. — Да я... — Нет. Это не днище, — словно прочла вертящееся на языке у Иванова женщина. — Дна в своём моральном падении ты ещё не достиг. Надеюсь. Это дружеская помощь. Без обязательств. Всё. Хватит болтать. Ровно в восемь под подъездом. Да. Я знаю, где ты живёшь. Из динамика послышались короткие гудки — разговор закончился. Даже со стыда сгореть не получалось... Остановка... Вечерние огни города... Подземный переход на другую сторону проспекта... За ним, во дворах – дом… 19.45 *** ...Кицунэ плакала, обняв Серёгину шею. Навзрыд, прижавшись к нему всем телом. Глупая картина получалась. Маша стоит на табуретке, у раскрытого балконного окна и ревёт не переставая. То ли от горя, то ли от счастья... Уже вся рубашка мокрая. Иванов не был знатоком женской души и плохо понимал, что происходит. Неуверенно, успокаивающе обнял за плечи. Не помогло. Поток слёз только усилился, однако сквозь всхлипы удалось разобрать: «Спасибо...» *** ...Позади остался и врученный строго в восемь гигантский, воздушный букет из неизвестных, огромных экзотических цветов; и растерянное Машкино: «Ой, это мне?»; и косноязычное, зато от чистого сердца, поздравление; и маленький, грустный тортик с единственной свечкой, с трепетом принесённый домовой из своих комнат... *** Поцелуй в щёку. Нежный, ласковый, сестринский. — Где ты его нашёл? — В переходе, — честно признался инспектор. — Он там сидел, унылый такой... Уходить собирался... Я и подумал... Его лицо снова покрыли поцелуи. — Я никогда... никогда... Маленькой была — человеческим детям завидовала. У них Дни Рождения праздновали, а у нас — нет. Не принято. Дурь какая, старорежимная... Спасибо, мой ты хороший... — Да ладно... — смущённо пробубнил Иванов. — Мелочи какие... Он и сам чувствовал притянутость, неловкость своих слов, однако необъяснимый паралич сковал рот. А хотелось сказать так много! Про Машкину нужность, про её таланты, про борщ, будь он неладен, но очень вкусный, про то, что без неё — никак. Однако, вместо тысяч таких необходимых звуков, из которых более или менее грамотный человек может сложить красивую, связную, правильную речь, способную выплеснуть всё бурлящие эмоции наружу, поделиться ими — вырвалось убогое: — Предлагаю сегодня не спать. И ты мне расскажешь о себе всё-всё. От и до. Пожалуйста... А завтра Тоху с Розой позовём и куда-нибудь выберемся! В караоке там или куда сама захочешь! Начинаем догуливать твои пропущенные Дни Рождения! *** ...Лана никуда не уехала. Сидела в машине, положив руки на руль, упёршись подбородком на тыльные стороны ладоней, смотрела вперёд и, вслушиваясь, улыбалась каким-то своим мыслям... *** Злющая бабка Васильевна с комфортом, основательно расположилась на принесённом из кухни табурете, тихонько приоткрыла окно и изредка, украдкой, выглядывала на улицу. Не для поскандалить, а так... убедиться, что ничего не закончилось... *** Немногочисленные прохожие останавливались и с изумлением, молча взирали на невиданное доселе в их обыденном дворе зрелище... *** Старенький, небогато одетый дедушка с аккордеоном, сидя перед подъездом на стянутом Серёгой с задворок овощного магазина ящике, наслаждаясь всеобщим вниманием и почти позабыв про полученную заранее плату, самозабвенно выводил, чем-то неуловимо напоминая своим тембром Шарля Азнавура, бессмертное «Под небом Парижа». А клавиши старенького инструмента переливчато, нежно ему подпевали: |