Онлайн книга «Гостиница тринадцати повешенных»
Как бы то ни было, но герцогиня де Шеврез была прежде всего женщиной; она не допускала кровопролития, как только в самом крайнем случае. Ларошельцы находились на своем посту уже около часу, когда у решетки замка остановились шесть всадников и позвонили. Этими всадниками были Шале, великий приор де Вандом, Пюилоран, Рошфор, Люксейль и Море. Привратник отворил им. Граф де Море, которому Шале охотно уступил первенство, объявил, что Месье, намереваясь сегодня охотиться в здешних окрестностях, посылает их предупредить господина кардинала, что его высочество будет завтракать в замке, но чтобы не обеспокоить его преосвященство, принц приказал им сделать необходимые распоряжения для его приема. С этой речью обратился он к госпоже де Комбале, племяннице кардинала, хорошенькой молоденькой особе. Она стояла наверху крыльца, внизу которого находились шесть знатных дворян со шляпами в руках. – Поистине, господа, – произнесла она с насмешливой улыбкой, – его высочество имеет, должно быть, весьма нелестное мнение о распорядительности офицеров моего дядюшки, если посылает таких благородных помощников? Уж не захватили ли вы, случаем, с собой телегу с провизией? – Ваш очаровательный ротик всему придает невыразимую прелесть, даже самой насмешке! – воскликнул Море. – Клянусь честью, нужно быть глупцом, чтобы не оценить этого. Я сделаю даже больше, – добавил он, снимая свою серую шляпу, на которой развевалось одно-единственное белое перо. – Я осмелюсь поцеловать вас в знак благодарности; эти же прекрасные глаза обнадеживают меня в том, что и мне ответят на мой поцелуй. Племянница кардинала охотно позволила поцеловать себя этому интересному вельможе, примеру которого последовали и все его товарищи. Мы полагаем, что Шале, однако, поцеловал прелестную даму довольно-таки холодно. – Не будем ли мы так счастливы, чтобы лично засвидетельствовать наше почтение кардиналу? – сказал Пюилоран, не забывая о главной цели их приезда. – Только не сегодня! – холодно отвечала госпожа де Комбале. – Мой дядюшка, по требованию короля, уехал в Фонтенбло. – Так рано?! – вскричали разом все заговорщики, но и Шале вместе с ними. Каким мучением для него было разыгрывать эту роль! – О, господа, – возразила госпожа де Комбале, – его преосвященство не так много спят, как некоторые полагают! – И мы это вам докажем, господа, если вам угодно, – произнес чей-то голос, который заставил задрожать шестерых дворян. Это был голос господина де Лагизона, капитана гвардейцев Ришелье, который неожиданно появился под перистилем, позади госпожи де Комбале. В то же время, как по волшебству, два отряда солдат, вооруженных мушкетами с зажженными фитилями, выбежали со всех сторон. Рядом с командиром одного из этих отрядов держался Лафемас. Сойдя важно с крыльца, господин де Лагизон направился к маленькому лесочку, который уже окружили солдаты. Вдруг ветви раздвинулись и появились Жан Фарин и его ларошельцы с обнаженными шпагами. – Сдайтесь, господа! – вскричал Шале, увлеченный своим великодушием, которое заставило забыть его, что эта самая поспешность была для него стыдом и еще одним пятном на репутации. Но у графа в эту минуту была одна только мысль: кардинал обещал ему прощение, и он надеялся на прощение для всех. Жан Фарин, однако, и его Двенадцать Шпаг спокойно смотрели то на солдат, окруживших их со всех сторон, то на дворян, неподвижно стоящих у крыльца. – Ну же, негодяи, – вскричал Лафемас, – сдавайтесь! – Негодяями называются люди твоего сорта, Исаак де Лафемас, – произнес командир ларошельцев. – Шпионы и подлецы! Если бы мы не были проданы, твой господин был бы уже в нашей власти, а сам ты отправился бы на тот свет к господам де Бальбедору и д'Агильону и прочим твоим достойным друзьям!.. Но партия проиграна! Так и быть, мы сдадимся! Но не тебе, Лафемас, не тебе!.. Ну же, господа! По знаку, данному Жаном Фарин, каждый из ларошельцев поднял свою шпагу к небу, словно в знак прощания, после чего послышались резкие звуки. Тринадцать клинков были переломлены разом и брошены на землю. В то время как солдаты начали вязать ларошельцев, Лагизон повернулся к шести дворянам и сказал им: – Соблаговолите следовать за мной! – Куда? – спросил Пюилоран. – В Фонтенбло, к кардиналу, который ждет вас. – Вот что? – произнес смеясь Море. – Так это он ждет нас, теперь! – Но эти люди? – воскликнул Шале, указывая на Жана Фарин и его товарищей. – Эти люди принадлежат мне, господин граф… Мне их отдал монсеньор кардинал… и будьте уверены: то, что попадает мне в руки, я держу крепко. Это говорил Лафемас, осматривая, крепко ли связаны пленники. – Что я наделал! – пробормотал Шале. Подвели лошадей и шесть знатных вельмож поехали на них в Фонтенбло в сопровождении Лагизона и целого отряда солдат. – До свидания, прелестная графиня! – вскричал все с той же улыбкой граф де Море замершей на крыльце госпоже де Комбале. – Ах, определенно, ваш дядюшка слишком хитер для нас!.. И, честное слово, если он не возьмет моей головы на этот раз, я искренне подам ему руку!.. Тем хуже для меня! * * * Допрос пленников был короток. Не сознаваясь в знакомстве с герцогиней де Шеврез и графом де Шале, Жан Фарин тем не менее как от своего имени, так и от имени своих товарищей заявил, что они прибыли в Париж для того, чтобы похитить первого министра. Он не отпирался также – как мы уже слышали, – и в убийствах ловкачей, происходивших в гостинице «Форсиль». К восьми часам допрос – председательствовал на нем Лафемаса – был уже кончен… Командир ловкачей вскочил на лошадь и немедленно отправился в Фонтенбло – донести обо всем кардиналу и узнать последние его инструкции. Возвратившись часа через два в сопровождении закрытой тележки, в которой сидели три человека весьма непривлекательной наружности, Лафемас, лицо которого сияло каким-то зловещим воодушевлением, быстро вошел в нижний зал замка, где в ожидании решения своей участи находились под охраной солдат ларошельцы. – Вас помиловали, слышите, помиловали! – вскричал он, подбегая к Жану Фарину. Но поскольку тот смотрел на него в безмолвном изумлении, то Лафемас продолжал: – Да-да, вас это удивляет, не правда ли? Я сам был очень удивлен. Но однако же это правда. Монсеньор, зная, какую ненависть питают к нему жители Ла-Рошели, хочет показать им свое беспредельное великодушие. Вы заслужили смерть наравне со своими товарищами… как командир вы ее заслужили даже более их… и тем не менее монсеньор прощает вас. Этим же вечером вы отправитесь в родные края. Жан Фарин слушал, ничего не понимая. – Но я отказываюсь от этой милости, которую мне дают, но которой я не просил! – воскликнул он наконец. |