Онлайн книга «Третье лицо»
|
– Да, да, да, конечно. Спасибо большое. * * * А когда они ушли, сказала: – Хорошо, что свадьба в тесном кругу. Была бы, я имею в виду. Не жалко отменять. В смысле денег. Это я не о себе забочусь, а о его родителях. Сколько расходов. А на похороны правда нельзя? – Ну ты же слышала, – вздохнул Дубасов. * * * Они с Дубасовым сошлись через год примерно. Он сначала ездил к ней, в ее город. Просто так, утешить в горе. Чисто по-человечески. Потом приглашал к себе. Один раз повез ее отдыхать в Кисловодск. Там в гостинице на стойке, подавая паспорта, он сказал, что забронировано два номера. – Мужчина шутит, – сказала Марина. – Нам нужен один номер. Скоро они поженились. А лет через восемь они поехали в Австрию на конференцию. Дубасов к тому времени стал доктором наук и директором Центральной лаборатории нейротропных препаратов. На приеме в посольстве она вдруг увидела знакомую фигуру, вдали, у окна. – Миша, – спросила она, – вон там – кто это? – Где? – Он сощурился. – Понятия не имею! – И взял ее под руку. – Пошли, я познакомлю тебя с фрау Реттенберг, она урожденная Дубасова, правнучка того адмирала, губернатора, – быстро говорил он. – Из тех Дубасовых, к которым я примазывался, помнишь? Просто моя однофамилица… Она интересный человек, и по-русски свободно! Пойдем, пойдем! – И он помахал рукой какой- то пожилой даме в другом конце зала. – Погоди, – сказала Марина. – Это он? Только сейчас у нее в голове сложилось: свадьба всего на восемь персон, включая жениха и невесту, как-то уж слишком скромно для сына замминистра; ночной звонок инспектора ГИБДД на ее телефон; и слишком пылкий, громкий, прямо даже театральный гнев свекрови. – Тебе показалось, – буркнул Дубасов. – Погоди, – повторила она и больно сжала мужу руку. – Ты знал? Нет, ты скажи честно, ты все знал? – Да. – Он покраснел и опустил голову. – Зря ты сразу не сказал! – засмеялась Марина. Дочь военного пенсионера никто не хочет быть простым исполнителем – Папа, мне не очень приятно это говорить, но, раз ты не понимаешь сам, придется уж словами, – сказала отставному подполковнику НН его дочь, красивая и ухоженная дама лет сорока пяти. Она была преуспевающей сценаристкой сериалов. А он, ее папаша, был обыкновенным военным пенсионером. – Да, да, доченька, говори, – простодушно сказал он. – Папа, – начала она, – ты считаешь, что я капризничаю или, как ты выражаешься, корчу из себя хозяйку. Но папа! Давай смотреть правде в глаза. Ты живешь на моей даче. Поэтому я имею полное право… Подполковник засмеялся: – Эк! – и даже хлопнул себя по коленям. Дело в том, что подполковник овдовел, когда его единственной дочери было всего четырнадцать, и он, как говорится, «ради ребенка» не стал жениться и – как тоже принято выражаться – «посвятил себя дочери». Но теперь, за семьдесят лет, он вдруг завел себе какую-то симпатию и даже несколько раз привозил ее на дачу – и дочке это не понравилось. Может быть, она просто ревновала. Потому что она так и не вышла замуж и жила сначала дочкой при заботливом отце, а потом состоятельной дамой с… с кем? Ну, с неким мужчиной, который безраздельно ей принадлежит. И вдруг – какие-то старческие фокусы. Она сначала пожимала плечами, потом фыркала, намекала и вот решилась на неприятный, но необходимый разговор. – Я не корчу из себя хозяйку, – терпеливо говорила она, улыбаясь и время от времени прикасаясь пальцами к рукаву его свитера. – Я на самом деле здесь полная хозяйка. И сам дом, и все, что здесь есть, куплено на мои деньги. Она говорила это, зная, что отцу деваться некуда: небольшую квартиру, в которой они раньше жили, он теперь сдает, чтоб иметь свободные деньги; от нее принимать деньги он решительно отказался. Живет на ее даче, у него две комнаты с отдельной ванной и собственной верандой. Но вот чтобы он сюда водил баб и тем более ночевать оставлял – она против. Почему? А нипочему. Против, и все. Потому что хозяйка. Так что если папа обидится, то ничего. Во всяком случае, никаких хлопаний дверью и убеганий в ночь не будет. Некуда убегать. Квартира-то сдана. Нет, можно удрать в гостиницу, выплатить жильцам неустойку, перевезти отсюда вещи… Но не в семьдесят два года! А потом остаться со скудной пенсией. Ничего. Он все поймет. – Ты понимаешь? – спросила она с самой доброй улыбкой. – Да! – сказал он. – Но, раз пошла такая беседа, дай-ка я тебе расскажу одну историю. Не бойся, недолго. Минут десять-пятнадцать. * * * – Когда у нас снова ввели смертную казнь, – начал подполковник НН, – то вспомнили старое время. Советское. Спросили знающих людей. Оказалось, тогда расстреливали по-разному. Гуманно или сурово. Гуманно – это когда человека приводили как будто еще на одну комиссию. Бумагу какую-то заполнить. Вроде как дополнительную просьбу о помиловании. А потом контролеры его выводят, и тут сзади-сбоку выходит исполнитель – и ему в затылок. – А сурово? – спросила дочь. – А сурово – проще и грубее. К нему в одиночную камеру заходит начальник учреждения, врач, те же контролеры на всякий случай и исполнитель. Начальник сообщает: «Прошение о помиловании отклонено». И командует: «Приказываю приговор привести в исполнение!» Исполнитель поднимает пистолет – и в лоб ему. – И что, никогда не было, чтоб он стал драться, пистолет отнимать? – Нет. Ни разу. Сидит на койке и глазами хлопает. – А чтоб на колени бросился, сапоги обнимать? – спросила она. – Умолять, рыдать, Христом богом просить? Еще хоть пять минуточек! Еще водички попить, еще покурить! – Ах ты сценаристка ты моя! – усмехнулся он. – Нет. Честно скажу, такого тоже не видал. Но контролеры все-таки тут. На всякий случай. Он замолчал ненадолго. – Ну и? – поторопила она. – Да! Так вот. Я был тогда, как ты уже поняла, начальником учреждения. И приговоры по Москве и почти по всей России до Волги, включая Самару, но исключая Казань, исполнялись у нас. Исполнитель у нас был один, лейтенант… Неважно, как фамилия. Его уже и на свете нет. Короче, один раз он захворал. Причем серьезно, надолго – желудок, операция. Потом от этого и помер. Вот. А вместо него никто не хочет. Такие нежные, страшное дело. Я, знаешь ли, уже сам собрался было, но мне один старичок сказал: нельзя. Начальник не может расстреливать. – Почему? – удивилась дочь. – Не знаю! – Подполковник пожал плечами. – Плохая примета. Заключенные не будут уважать. Но давай дальше. А у нас сидел приговоренный один маньяк, насильник и просто зверь. И вот где-то в гостях зашел разговор об этом деле. Ну и конечно, споры о смертной казни, ее как раз недавно восстановили. Доводы за и против известные, что тут повторять. Вдруг один мужик говорит: «Я, разумеется, против. Решительно против! Это была ошибка – снова вводить смертную казнь. Но вот этого нелюдя я бы сам лично расстрелял! Вот своей рукой!» |