Онлайн книга «Война Искры: Отверженные»
И вот под этой луной, прислонившись к этому дереву, Чандра ждала Ниссу – спокойно, без всякого нетерпения, убивая время борьбой с полчищем собственных демонов. Что бы она ни сказала Джайе, матери Чандра утешать себя не позволила. Правду сказать, Пиа она даже не видела – не говоря уж о том, чтоб рассказывать ей о своих треволнениях. Отчасти потому, что и сама не могла бы точно сказать, что ее беспокоит. Нет, вовсе не Джайя. Разумеется, Чандре не нравилось, что та держала ее в неведении, старалась уберечь от нелегких решений и нелегких переживаний, но в глубине души Чандра понимала: Джайя желала ей только добра. Сказать по правде, девушка чувствовала, что перед ней надо бы извиниться, но притом твердо внушить: бывшая – бывшая! – ученица не желает, чтоб бывшая наставница таким же образом «оберегала» ее впредь. Так что же не дает ей покоя? «Может, гибель Лилианы? Или Гидеона?» В какой-то мере – и то и другое. Ведь Чандра знала: ей будет ужасно не хватать их обоих. Обоих она любила, причем вполне одинаково. Как старшую сестру, которой у нее никогда не было. Как старшего брата, которого у нее никогда не имелось. И если Гид погиб, оставшись самим собой, то Лилиана, что особенно грустно, под конец оказалась совершенно неспособной разглядеть, отыскать свое истинное, лучшее «я». Однако Лилиана с Гидеоном спасли Равнику, а может, и всю Мультивселенную, от Боласа, и посему Чандра твердо решила такими – спасителями мира – и сохранить их обоих в памяти. Нет, больше всего остального тревожил ее Довин Баан. О его смерти Чандра по-прежнему не сожалела. Не сожалела даже о том, что убила его сама. Однако убийство Баана отчасти показало ей, кем она хочет быть. Или, по крайней мере, кем быть не желает… «Я не охотница. Не убийца. Я не такова. Но и просто беречь собственную жизнь не могу. Этого мало…» Но прежде чем ей удалось точно понять, чего же будет довольно, земля под ногами дрогнула, пришла в движение. Немножко похоже на землетрясение… но Чандра-то знала, в чем дело. До этого она, не отрываясь, смотрела под ноги, теперь же подняла взгляд. Почва там, впереди, словно бы сделалась жидкой и подкатилась к ней, будто волна. Ну а на гребне этой волны… На гребне волны стояла Нисса Ревейн. – Чандра? – заговорила она. – Нисса, – откликнулась Чандра, надеясь, что хоть на миг, на самый короткий миг щеки ее вспыхнут огнем, сердце замрет, затрепещет при виде эльфийки. «Но нет. Не тут-то было». Девчонками Чандра не увлекалась никогда. Ее увлечениями – которых на ее долю выпало немало – неизменно оказывались крепкие мужественные парни наподобие Гида. Однако в Ниссе Ревейн с самого начала чувствовалось нечто особенное, нечто общее с самой Чандрой, связавшее их обеих ослепительной дугой вроде одной из молний Рала Зарека, – она-то, эта дуга, и наполняла душу трепетом. С той самой минуты, как обе впервые встретились. «Теперь все совсем по-другому». Все кончилось. Кончилось, не успев даже начаться. Возможно… возможно, они упустили момент. Упустили то самое время, когда, прояви Чандра побольше смелости или самообладания, она смогла бы поведать Ниссе о своих чувствах. То самое время, когда, прояви Нисса к ней хоть капельку интереса, разберись хоть немного в самой себе, обе смогли бы отыскать путь друг к другу. Но все эти рассуждения были чересчур примитивны, и Чандра вполне это понимала. И даже не сомневалась, что то же самое вполне понимает и Нисса. На Равнике, по горячим следам гибели Гидеона и Боласа, они признались друг другу в любви. Но в глубине души сознавали, что речь – о чисто платонических чувствах. «Да и, во всяком случае, порой одной любви недостаточно». Нисса, как обычно, молчала, и Чандра, наконец, поняла: язык слов – попросту не родной для эльфийки. Слова были ей неудобны. Они ее подавляли. И вот теперь, стоило Чандре (пусть и непоправимо поздно) понять, осознать этот невероятно простой факт, она прониклась к Ниссе Ревейн величайшим сочувствием. «Все это время… все это время я пыталась принудить ее говорить со мной на моем языке. И все это время она едва не молила меня заговорить на своем. И ни одна из нас не понимала другую – ведь каждая говорила по-своему». – Я всегда буду любить тебя, – сказала Чандра после того, как обе долгое – неизвестно, сколь долгое – время молча смотрели друг другу в глаза. – И… и я… люблю тебя, – с трудом проговорила Нисса. «Настоящее время. “Настоящее сиюминутное”. Нисса ведь не меняется, не развивается. Попросту… существует. Существует в состоянии “Есть”. Но у меня-то так не получится: я же меняюсь. Последние семьдесят два часа изменили меня сильнее, чем вся прошлая жизнь с тех пор, как я впервые открыла в себе дар мироходца. Смерть Гидеона, смерть Лилианы, смерть Баана – все это изменило меня. И меня, и мои устремления». – Но… – начала Чандра. – Да, – подтвердила Нисса, едва-едва кивнув головой. – Ты можешь сказать, что я неправа, – проговорила Чандра, стараясь помочь ей, стараясь перевести язык Ниссы на собственный. – Поправить меня, чуть заметно покачав головой. Но правда в том, что я утомляю тебя, изматываю до предела, верно? Нет, чуть заметного покачивания головой не последовало. Нисса смежила веки. Смежила веки и заговорила, стараясь хоть раз в жизни перевести свой язык на язык Чандры: – Я… Я никогда не могла угнаться. За тобой. За твоими… – Чувствами. – Да, – подтвердила Нисса. «Вот мы и встретились на полпути. И это хорошо… пусть даже очень и очень печально». – Я тебе небезразлична, – сказала Чандра. Тут Нисса снова открыла глаза – широко-широко, будто Чандра сию секунду обвинила ее в страшном грехе – в грехе безразличия. – Ну конечно. – И тебя даже немного влекло ко мне. И привязанность к тебе я сохраню навсегда. Всегда буду любить тебя, – повторила Чандра. Повторила оттого, что эти слова нужны были ей на ее стороне не сошедшегося уравнения. Ей было очень нужно услышать их, произнесенные в полный голос. – Но я высасываю из тебя все силы – теперь-то я это поняла. Я – большая, шумная, жуткая, приставучая, вечно слишком многого, будь оно все проклято, требую. Просить тебя измениться в угоду мне я не вправе. И сама не могу оставаться с той, ради кого… ради кого приходится сдерживать, подавлять себя, чтобы ей было уютно хотя бы быть со мной рядом. – Да, – согласилась Нисса. – Ни я, ни ты такого другой бы не пожелали. – Да, – вновь согласилась Нисса, погладив Чандру по щеке, смахнув с нее слезу, которой сама Чадра и не заметила. Прикосновение эльфийки оказалось приятным, нежным, мягким – о, каким мягким! Прекраснее, чем всё, что Чандра когда-либо испытала за свою долгую краткую жизнь. «Конечно, этого мало. Конечно, от этого чуточку грустно. Однако такой поворот – вовсе не трагедия. Наконец-то, после многих сомнений, хотим мы всего этого или нет, понять, что этому не бывать – что ж в этом за беда? Мы были, мы будем. Но только Нисса живет в состоянии “Есть”, а я жить с ней в состоянии “Есть” не могу. Такой уж я родилась, и другой мне не стать никогда». |