Книга Осеннее преступление, страница 105 – Андерс де ла Мотт

Двадцать семь лет назад он принял решение, последствий которого не мог предвидеть. Что было бы, скажи он тогда правду?

Симон мертв, его товарищи продолжают мучиться тем, что они сделали с ним. Может быть, даже сильнее. В конце концов, они и правда виноваты в том, что Симон покинул каменоломню и, взвинченный, злой и униженный, сел на велосипед и уехал в дождь и темноту.

Да, Элисабет Видье почти тридцать лет мучилась, но действительно ли она предпочла бы знать правду? А отцу Симона, который и помыслить не мог о том, чтобы убить животное, пришлось бы осознать, что он убил родного сына. Может, Карл-Юхан о чем-то догадывался? Не потому ли тело Симона на фреске то лежало в воде, то не лежало, в зависимости от того, как смотришь? В зависимости от того, что хочешь видеть?

С чисто юридической точки зрения, срок давности по делу давно истек. Никто не ответит за содеянное. Во всяком случае — не в суде.

Как ни верти, смерть Симона Видье — трагедия, которая всегда будет преследовать поселок, особенно когда вскроются самые чудовищные детали.

Об этом и шла речь в письме Клейна. В письме, которое, наверное, на самом деле было речью.

Ее подозрения укрепились, когда Клейн вытянулся, облизал губы и кашлянул. Ни Лиза, ни Элисабет пока ничего не заметили. Эхо вопроса, заданного Элисабет, еще не отзвучало.

Клейн открыл рот и перевел дух. Каменное выражение уступило место безмерной печали. Губы сложились в первый слог признания.

— Несчастный случай, — громко сказала Анна, не спуская глаз со старика. — Все указывает на то, что смерть Симона была трагической случайностью.

Элисабет Видье медленно, горестно кивнула, взглянула на Лизу и перевернула страницу альбома. Их голоса слились в неразборчивый шепот. Анна и Клейн так и смотрели друг на друга. Сначала старик казался растерянным, почти потрясенным. Затем он мало-помалу совладал с собой, напрягая одну мышцу за другой, и вот перед Анной снова стоял господин Каменное Лицо. Потом Клейн подошел к изголовью кровати и с осторожностью положил руку сначала на плечо Элисабет, потом — Лизе.

Уже уходя, Анна заметила, что Клейн смотрит в ее сторону. Губы коротко шевельнулись. Слово не прозвучало, но Анна знала, что произнесли губы.

Спасибо.

Анна медленно ковыляла по коридору. Мило хромал рядом.

— Мы с тобой не в лучшей форме, да?

В ответ Мило почти комически вывалил язык и склонил набок голову с заклеенным ухом, словно говоря, что уж он-то выглядит получше, чем она.

— Глупый ты пес, — проворчала Анна. — Пошли к Агнес.

Дождь и ветер швыряли в окна последние осенние листья. Бритвенные лезвия кончились. Осталась только ломкая бурая бумага, что шелестит по стеклу, а потом исчезает.

Последний осенний танец, как сказал бы Хокан.

Как ей его не хватает. И всегда будет не хватать. И все же Анна вдруг почувствовала себя беззаботной. Как будто осенний ветер вместе с последними листьями унес из души тяжесть, и на ее место пришло облегчение.

“Все будет хорошо”, — пробормотала Анна себе под нос, открывая дверь в палату Агнес. Лицо дочери просияло.

Все будет хорошо.