Книга Зазеркалье Петербурга. Путешествие в историю, страница 35 – Екатерина Кубрякова

Неизвестная дама села в трамвай и поехала без наблюдения, а Невский пошел по Невскому пр. в д. 81… пробыл 45 м. … и возвратился домой. Вторично вышел в 1 ч. дня и пошел по Невскому пр. в булочную Филиппова, купил булок и возвратился домой. В 2 ч. дня выходил прогуляться по Невскому, купил газету и возвратился домой, более выхода не видели. Одевается – осеннее черное пальто» ^[135].

Что же за таинственный господин по прозвищу Невский волновал царскую охранку, пославшую сюда несколько смен агентов, записывавших каждую минуту его передвижений и выходов из этого самого дома?

Опасный гражданин – только что поселившийся здесь бывший бродяга и эсер, трижды арестованный, дважды ссыльный, однажды бежавший с каторги с фальшивыми документами 34-летний (а вовсе не 45, как показалось полиции) писатель Александр Гриневский (Грин), который вскоре именно здесь начнет работу над «Алыми парусами».

Полиции было не привыкать дежурить у этого дома – 15 лет назад здесь жил революционер Мартов, в квартире которого бывал и Ленин, вещавший о борьбе рабочего класса. Тем временем его сосед, эсер-террорист Гершуни, принимал других гостей – будущих убийц министра внутренних дел Сипягина, покушение на которого он разрабатывал в этих стенах.

Два огромных доходных дома-близнеца, № 77 и № 79, построенные в 1875 году для титулярного советника Мальцева и его жены, теперь принадлежали графу Шувалову. Несмотря на придворный статус церемониймейстера, его доходные дома имели не самую безупречную репутацию. Часть помещений он продал купцу-бакалейщику Якову Пименову, в меблированных комнатах которого и жил Грин. Пименову принадлежали и знаменитые бани во дворе этого дома с бассейном глубиной 5 аршин (примерно 3,5 метра), мраморными ванными и роскошными номерами (бани просуществовали почти 100 лет, до 1960-х годов). Непросто было агентам сыска уследить за бесконечным потоком жителей, гостей и отдыхающих!

Слежка за Грином, однако, не увенчалась разоблачением – помимо покупки булочек и походов в кино, писатель лишь передавал рукописи издателям (одному из них агенты дали прозвище «Лиговский», «Невский» с «Лиговским» встречались на Лиговском проспекте). Работал здесь, дома, населяя героями свою вымышленную страну Гринландию и десятками выпуская рассказы – сказочные, романтические, иногда антивоенные (но пока не привлекавшие внимания охранного отделения).

Этажом ниже в этом доме жил другой писатель, Соколов-Микитов, 32-летний друг Грина, часто навещавший соседа: «Занимал он большую, светлую, скудно меблированную комнату, окно которой выходило на Пушкинскую. Помню простой стол, темную чернильницу и листы бумаги, исписанные стремительным характерным почерком, – разбросанные страницы рукописи. Над столом висел портрет Эдгара По и неизвестной мне женщины, вероятно Веры Павловны Гриневской – первой жены Грина, с которой он разошелся в конце 1913 года. Писал Грин быстро, сосредоточенно и в любое время дня» ^[136].

Сумрачный Грин, писавший о путешествиях и фантастических местах, свои личные приключения ограничивал лишь кабаками возле дома – звал Куприна и других литераторов и проходил все кавказские погребки Невского проспекта. После введения сухого закона путешествия Грина разнообразились: за вином пришлось ездить в пригороды – Гатчину, Царское Село, а в 1916 году отправиться еще дальше, оставив свою комнату в этом доме, Петроград и Россию. Очередной кутеж писателя в ресторане дал, наконец, результат двухлетней слежке – неблагонадежный Невский враждебно высказался об императоре, за что был немедленно сослан в Финляндию.

Литература

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Богданов И.А. Три века петербургской бани. СПб., 2000.

Весь Петербург. 1895 г.

Весь Петроград. 1915 г.

Воспоминания об Александре Грине / сост., вступ., примеч. Вл. Сандлера. Л., 1972.

Кириков [и др.]. Невский проспект, 2013.

«А этот, – сказала она, указывая на самый большой, – …ставьте на диван!

Я схватился… Помятый, обшарпанный чемодан в старых ярлыках и наклейках, служивший хозяевам с дореволюционных времен… Вцепился в ручку – он как утюгами набит!..

Бурцева подняла брови:

– Открывайте! Он у меня не заперт…

Раздвинул скобочки, замки щелкнули, крышка взлетела…

Нет! Сколько ни готовился я увидеть эту необыкновенную коллекцию и взглянуть на нее спокойно и деловито – не вышло! Я ахнул. Чемодан доверху набит плотными связками… Письма в конвертах… Нежные голубые листочки… Масонские грамоты. Открытки… По-русски. По-французски. По-итальянски…

Задыхаясь, беру письмо… „Лев Толстой“…Фуф!!! Как бы с ума не сойти!..

…Автобиография Блока!..

…Духовное завещание Кюхельбекера!..

Улица Некрасова, 18

…Фотография Тургенева с надписью…

…Стихотворение Есенина…

…Письмо мореплавателя Крузенштерна… Революционера Кропоткина… Художника Карла Брюллова…

Это что? Карамзин?..

Передо мной лежала знаменитая коллекция Бурцева, которая… считалась безвозвратно утраченной!..

Трое суток я не ложился спать – все раскладывал этот необыкновенный пасьянс.

Наконец, когда работа была закончена и я, стуча зубами от усталости и волнения, зябко потирал руки, Бурцева спросила меня:

– Сколько вы насчитали?..

– Здесь тысяча пятьсот восемь различных писем и рукописей…

– Если бы я решила уступить это… архиву, – спросила Бурцева, обдумывая и осторожно взвешивая каждое слово, – в какой… сумме могла бы выразиться подобная передача?..

…Ольга Александровна проявляла… сдержанность, разговаривала любезно и просто…

Итог… выражался в солидной сумме из четырех нолей, а впереди стояла хотя и не последняя цифра из девяти, но далеко и не первая» ^[137].

Здесь, в собственном доходном доме, когда-то хранил свою бесценную коллекцию редких рукописей и картин владелец банкирской конторы по профессии и страстный библиофил по призванию Александр Бурцев.