Книга Красавица, страница 47 – Рене Ахдие

Мэделин кивнула, а затем отправилась обратно, чтобы продолжить свой ужин.

Сделав медленный выдох, Бастьян пробежал глазами по открытому пространству и наконец нашел того, кого искал: Фобос Деверё сидел, сжимаясь в укромном уголке, подтянув колени к груди, без сомнений, впервые в своей жизни молясь, чтобы о нем забыли.

Когда Фобос заметил, что Бастьян направляется в его сторону, то обхватил колени руками и от страха сжал ладони так сильно, что костяшки его пальцев побелели.

Давая понять, что не собирается причинять ему вред, Бастьян неспешно присел перед Фобосом.

– Мне искренне жаль, что тебе пришлось лицезреть все это.

– Что ты собираешься со мной сделать? – Фобос дрожал, как умирающий листок на ветру.

– Зависит от того, – начал Бастьян, – что ты хочешь, чтобы я сделал.

– Я… я не понимаю.

– Я мог бы просто тебя отпустить.

– М… мог бы? – Глаза Фобоса широко распахнулись позади его перепачканных очков.

– Если хочешь.

Фобос закивал.

– Тебе не нужно беспокоиться. Я ничего никому не расскажу, Бастьян.

– Знаю, что не расскажешь. – Полуулыбка появилась на губах Бастьяна. – Да и кто тебе поверит? – добавил он с сочувствием. – Еще одна провокационная история про Чертоги, которые я нахожу скорее полезными, чем вредными, по причинам, о которых, уверен, ты и сам догадываешься.

Вздрогнув, Фобос отвернулся.

– С другой стороны, я могу помочь тебе все забыть. – Бастьян сделал паузу. – Чтобы события сегодняшней ночи не беспокоили тебя в ночных кошмарах.

Фобос сглотнул.

– Вы собираетесь… убить Арта и Эша?

– Нет. Они тоже ничего не будут помнить. – Взгляд Бастьяна посуровел. – Однако у них выбора нет. У тебя есть. Я никогда не отнимаю выбор у тех, кого уважаю.

– Ты… уважаешь меня? – охрипшим голосом поинтересовался Фобос.

– Ты хороший человек. Сделай все, чтобы остаться таковым. – Бастьян снова поднялся на ноги, выпрямляясь с грациозностью горной кошки. – И принимай решение.

Фобос поправил дрожащими пальцами свои очки, сползшие на переносицу. Уверенность появилась на его лице.

– Я… хочу все забыть.

– Да будет так.

Высоко над городом-полумесяцем младший внук мэра закричал, обвиняя во всем кровавых убийц, и его крик разнесся по затянутому тучами небу.

Селина откинулась на спинку стула, обтянутую дамасской тканью и блестящую, словно драгоценные камни.

– Я исчерпала свои возможности.

– Исчерпала? – Одетта засмеялась. Она потянулась за новым кусочком перепелки, разрывая мягкое мясо своими нежными пальчиками.

– Я не могу ничего сказать, – продолжала Селина. – Не могу ничего сделать. Не могу рассказать всем, каким чудесным был ужин. Просто невероятно чудесным. – Она устало выдохнула. – Может, если бы я умела танцевать, как крылатая фея, то была бы убедительнее.

Очередная порция смеха Одетты наполнила воздух вокруг них.

– Это моя самая любимая фраза из всех, которые ты говорила, mon amie.

– И самая правдивая. – Селина набрала полные легкие воздуха и потянулась через золотые приборы к хрустальному бокалу с вином.

Она провела почти все свои семнадцать лет в Париже. Ее жизнь была далека от лучших ресторанов мира. К сожалению, деньгами, необходимыми для посещения подобных заведений, ее семья не располагала. Такими деньгами не располагали и большинство людей, с которыми Селина была знакома.

Однако по особым случаям отец водил ее в бистро на углу их дома. Повариха с сияющей улыбкой, что заведовала там кухней, была знаменита своей хрустящей жареной курочкой, подаваемой с золотистым картофелем и подливой из гусиного жира. В детстве Селина обожала класть идеально круглую pomme de terre ^[93] в рот, когда та была еще горячей, ощущать, как хрустящая корочка трескается на языке, пока она дует на картошку, силясь остудить ее и проглотить одновременно. Отец ругался, что она ведет себя неподобающе леди, однако в то же самое время не мог сдержать улыбку.

Это было любимое блюдо Селины.

Каждый год на ее день рождения отец приносил домой один mille-feuille ^[94] из знаменитой пекарни восьмого административного округа. Торт из тысячи слоев. Тонкие, как бумага, воздушные коржи, промазанные взбитым crème pâtissière ^[95], украшенные дробленым миндалем и нежным слоем шоколада.

Эти воспоминания были одними из самых дорогих сердцу Селины. Несмотря на свою суровость и требовательность, отец умел показать свою любовь простыми способами. Способами, о которых Селина вспоминала каждый раз, когда что-то плохое происходило в ее жизни; пока ее одолевали плохие мысли на пути через Атлантику, эти воспоминания приносили ей душевный покой, когда он был необходим.

Однако все они становились просто бледными тенями по сравнению с сегодняшним вечером.

Сегодня вечером – в свои семнадцать лет – Селина была абсолютно уверена, что отведала лучший ужин в жизни.

Омары в масле и белом вине с тимьяном. Рыба тюрбо с фисташковой крошкой и нарезанными хлопьями белыми трюфелями. Жареные перепелки, поданные с crème d’olive ^[96] и корнеплодами, приправленными прованскими травами и украшенными съедобными цветами. Не говоря уже о мелких закусках и отличных винах, сочетающихся с каждым блюдом.

Все кушанья были высочайшего сорта. Селина украдкой мечтала теперь, как однажды приведет сюда отца. И так же роскошно отужинает с ним в один из вечеров.

Одетта промокнула уголки рта шелковой салфеткой, прежде чем махнуть одному из терпеливо ожидающих метрдотелей, который тут же поставил рядом с ней на мраморной подставке огромную латунную чашу с розовыми лепестками. Затем наполнил чашу пенящимся шампанским, чтобы Одетта могла помыть пальчики. Какое великолепие. Какая пустая трата. Помыв пальчики, Одетта поправила свою сатиновую блузку и камею из слоновой кости на груди.

– Ты часто носишь эту брошь. Должно быть, она многое для тебя значит, – заметила Селина, пока метрдотель наливал ей новый бокал шампанского с розами. Пузырьки щекотали запястья, а густой аромат лепестков сдавливал горло.

– Мм-м, – пропела Одетта в ответ. – Эта вещь и правда значит немало. – Она опять поправила свою камею осторожным движением. Лукавая искорка появилась в ее взгляде. – Ты поверишь мне, если я скажу, что она заколдованная? Что она хранит в безопасности большинство моих опасных секретов? – Она подмигнула.