Книга Черный махаон, страница 36 – Евгения Кретова

15-32 и три восклицательных знака на экране мобильного. Время пошло.

Фомин оживился:

– Вижу «махаон» в сети.

– Не трогай, следи, – Мстислав ждал расшифровку от собственного снитча.

15-46. «Черный махаон» полностью активен, но пассивно наблюдал. Ждал. Как пантера перед прыжком. В нижнем углу монитора выскочило диалоговое окно со снитчем: Мстислав интуитивно увидел неприметный разрыв кода. Тонкую ломаную линию.

15-47. Нервы на пределе. Микроавтобус подрулил к зданию банка, почти к стоянке.

15-48. Сейчас Яна должна передать документы на исполнение операционисту Титовой.

15-52. Экран монитора вспыхнул алыми восклицательными знаками.

– Фиксирую атаку, – Миша Фомин терпеливо ждал команды. – Готов к блокировке.

– Не сейчас, – Мстислав ввел код команды и отстранился от монитора. Не отпускал неприметный разрыв кода, «зеленая зона» – небольшой участок, в котором программный код Ботаника жил какой-то своей жизнью, будто сидел на плечах основной программы. Мгновение на принятие решения. Нет права на ошибку.

Снитч обработал данные, выбросил информацию о счете, на который должны «упасть» украденные деньги. «Зеленая зона» при этом молчала. Обманка?

Или в ней – самое главное? То, из-за чего Ботаник все то затеял?

Мстислав, шумно вдохнув воздух, торопливо набрал код и нажал квадратную кнопку «ввод».

15-46.

Тонкие пальцы в полутемной комнате коснулись клавиатуры.

Программа послушно выскочила из заготовленного для нее укрытия, ловко встала в позицию. Будто цепной пес, она ждала команду «фас». И она, конечно, поступит, эта команда. После этого его никто не посмеет называть неудачником, он уедет с ней.

Там будет пляж, солнце и плетеные кресла. И еще малиновый коктейль в запотевшем толстоногом харикейне ^[27]. Она о таком всегда мечтала.

15-48. Он представил как Зимина передает на исполнение контракт. Вот именно сейчас, сию минуту.

15-52. Пискнул активированный эксплойт, «битая» защита не сработала. Нужное окно оказалось открыто ровно настолько, насколько ему надо.

Жаль времени нет. Он всегда любил наблюдать как его программа величественно рушит все барьеры и границы, как сминает оборону и крушит защиту.

Сегодня другой случай.

Пока они будут ломать его код, добиваться признания от Зиминой, отлавливать причастных операторов и прежде всего – дуру Титову, он уже будет далеко.

Зеленый сигнал об отправке средств и открытии трафика.

Его черед. Его ход.

«Черный махаон» на мгновение закрыл крылом все коды, смешал исходные данные и пути. Его маршрут проложен до миллисекунд. Его конечная точка ясна и верна.

Еще одна команда.

И теперь все эти дураки, и его дурак, в первую очередь, пусть попляшут.

16-06: можно отключаться. Все сделано.

Он вышел из сети, отключил мониторы и системные блоки. Немного жаль, что от всего этого придется избавиться, но всегда приходится чем-то жертвовать.

За шторой пряталась зеленая канистра. Поморщившись, он откупорил крышку и плеснул жирной зловонной жидкости на свой стол. В горле сразу запершило. Он подавил рвотный спазм, натянул на нос бафф ^[28]. Неловко повернулся: со стола, забытая на краю, соскользнула и с грохотом ударилась об пол большая кружка с надписью «Бусеньке». Разбилась.

Вот ее в самом деле жаль. И ореол из рисованных сердечек, рассыпанный на бежевом паркете, – тоже жаль.

Но всегда приходится чем-то жертвовать.

Он еще раз огляделся. Тонкой струйкой прошелся по неприбранной кровати – на белой простыне мгновенно образовались желтые неаккуратные пятна. Повел струйку к выходу из комнаты.

Дальше по коридору.

Вниз по лестнице.

По ходу, щедро плеснул под двери, на мягкую, со вкусом выбранную мебель и ненавистные занавески. Методично, с чувством разгорающегося восторга, он вылил остатки бензина крест-накрест, выбросил в центр холла канистру и полез в карман за зажигалкой.

Он никогда не курил. Острые запахи вызывали чувство тошноты и рвоту, оседали липко и противно на языке, въедались в гортань. Он, кажется, даже чувствовал, как они бегут по венам.

Сплюнув себе под ноги отвратительную горечь, щелкнул зажигалкой, выпустив узкий язычок ярко-оранжевого пламени. Поднес к пропитанной бензином портьере:

– Ну, счастливо вам оставаться, – прошептал.

Огонь, будто выпущенный из тысячелетнего заточения джинн, прыгнул на ткань, оставил после себя дорожку скрюченных и обугленных волокон. И тут же распрямился во весь рост, дотягиваясь огненными лапами до потолка, перепрыгивая по бензиновой дорожке на стулья и кресла, растекаясь сизым маревом по коврам.

Парень хмыкнул, вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.

Еще пара десятков минут и он выберется из этого пропахшего рыбой и водорослями города.

Ирина встрепенулась. Руки болели – она вчера весь вечер билась ими в дверь. Но, кажется, в этом доме никто, кроме ненормального парня с едкой ухмылкой и злым взглядом, не живет. Устав биться в глухую дверь, она прислушалась, но не услышали ни голосов, ни шагов. Только пустота.

Почувствовала, как медленно подкатывает дурнота. Горло будто перехватило, стало трудно дышать. Безошибочно поняла: приступ. Он всегда подкрадывался, стоило понервничать.

Они выбрались на пленэр: недалеко от лагеря была сказочная река, ее особенно классно писать чуть за полдень, когда солнца много, но оно уже падает легкими косыми тенями на воду, затемняя берег. Смотришь, и будто во-вот русалка выглянет. Ирина отошла от группы, села на камень у дальней сосны, на пригорке. Оттуда эта тень на воде выглядела особенно синей и загадочной. Только начала работать. Когда появился этот парень. Улыбнулся.

– Я водитель твоего папы. Ты чего сотовый не берешь?

Ирка удивилась, что у отца водитель:

– Так здесь же лес, не берет. А где папа?

Парень махнул в сторону дороги:

– Так в машине. Он бы сюда и не пробрался, – водитель усмехнулся и подмигнул. – Пошли, он тебе кисть привез.