Книга Дом, забытый временем, страница 58 – Роберт Франклин Янг

— Но ты же не уходишь на войну!

— Нет. Всего лишь бегу с поля боя.

— Я тебя не отпущу.

— Все знают о нас, Робин.

— Ну и что? Мы не первые дальние родственники, которые влюбились друг в друга.

— Но они относятся к этому по-другому, сама понимаешь.

— Если ты уйдешь, я уйду с тобой.

Я сел на кровать.

— Послушай, — заговорила Робинетт, — через месяц я уже буду работать в юридической фирме, мы переедем в город, а там никто не знает, что мы родственники.

— Узнают.

— Даже если узнают, это неважно. Жителям мегаполиса нет дела до таких вещей.

— Поверь, до нас им будет дело.

— Ну и наплевать. Нет таких законов, которые бы запрещали нам любить друг друга.

Нет. Пока еще нет.

— Просто я думаю о том, что будет с твоей жизнью.

— А что будет с моей жизнью, если ты сбежишь? Ты об этом подумал?

Я слабый человек. Я не стал собирать вещи и не поднялся с кровати.

В почтовом ящике я нашел запечатанное в конверт письмо от моей дочери и прочитал ее полные злобы слова:

«Ты разрушил жизнь моей матери и оставил ее умирать в одиночестве. Теперь ты разрушаешь жизнь моей внучки. Будь же ты проклят, старый грязный извращенец!»

Два века назад меня бы вымазали смолой, вываляли в перьях и на шесте вынесли из города. А Робинетт выбросили бы из дома на улицу.

Два века назад. Но, по большому счету, с тех пор ничего не изменилось.

Мы перестали ходить по барам, избегали людных мест, надолго уезжали за город. Я больше не осмеливался приходить к ней ночью. Зато она осмеливалась.

Вы можете сказать: ну разве ты знал, что так будет? Разве она знала? Вы можете сказать, что в нашем грехопадении виновен космос, или что виновато время, поймавшее нас в ловушку. Вы можете спрашивать себя, как бы поступили на моем или на ее месте. Вы можете сказать: теперь, когда все уже произошло, не стоит ни о чем сокрушаться. Вы можете сказать сотни, тысячи таких слов, но ваши слова упадут в бездну, как мертвые листья с осенних деревьев. А по улице будут идти люди. Люди, которые возносят лживые молитвы своим выдуманным богам, люди, которые пьют кофе, вино и чай. Люди, чья высокая мораль сияет, как нимб, вокруг их голов. Эти люди не обратят никакого внимания на ваши слова. Они вас даже не услышат.

Здание было старое, одно из старейших в городе, с готическими мотивами. Я посмотрел вверх — не наблюдают ли за мной с крыши горгульи? Но увидел лишь низко нависшее небо.

Робинетт поставила машину у тротуара, и я припарковался прямо за ней. Она подошла, наклонилась и поцеловала меня.

— Пожелай мне удачи.

— Я думал, с твоей работой все уже решено.

— Да, но я же еще не подписывала контракт. Они юристы и могут передумать.

— Передумать и лишить себя общества такой красавицы? Невозможно.

Она улыбнулась, и я навеки запечатлел ее лицо в памяти.

— Хочешь, пойдем вместе, и ты подождешь меня в офисе?

— Нет. Я подожду здесь.

— Я скоро вернусь, и мы сразу отправимся на поиски квартиры.

В костюме цвета лазури, стройная, незабываемая, она перешла улицу и, стуча каблучками, поднялась по мраморным ступеням. Дверь захлопнулась и скрыла ее от меня. По улице шли люди, много людей, но я их не замечал. Я завел мотор, тронулся и влился в поток машин. Крышу я не поднял, хотя знал, что пойдет дождь.

Город остался далеко позади. Ближе к вечеру начался дождь. Я слышал, как его капли стучат по моей надгробной плите, но не мог расслышать ее легких шагов. И тогда я понял, что теперь она умерла навсегда.

Каждый раз, расставаясь с Землей, я становлюсь другим. Свою родину я презираю, там царит сплошное лицемерие. Люди притворяются, что любят ближних, на самом же деле сердца их полны зависти, неудовлетворенности и злобы. Ненависть они прячут под масками невинных овечек. Меня нисколько не удивляет, что именно они — и миллионы других столь же отвратительных созданий — были избраны для того, чтобы жить. Мы же, заточенные здесь, на корабле ста-зиса, обречены на смерть. Впрочем, и мы омерзительны: нас объединяет ненависть. Правда, с огромной долей безразличия. Нам все равно. Я ненавижу девушку, которая за нами ухаживает, потому что ей нет дела до меня, и ненавижу пилота, до которого ей есть дело. Но эти чувства заглушает бесконечная апатия.

Я сказал «расставаясь с Землей», и можно подумать, что наш корабль куда-то отбывает. На самом деле это не так. Корабль остается на месте, отбывает Земля. Она совершает ежегодное путешествие вокруг Солнца, и каждый раз мы с нетерпением ждем ее возвращения. Не потому, что нас так сильно волнует ее судьба — просто нам больше нечего делать. На Земле проходит год, для нас — часы. Так работает поле стазиса. Это не путешествие во времени, хотя мы и внушаем себе, что путешествуем: все-таки это лучше, чем просто оставаться на месте, даже если тебе некуда лететь.

Девушка по имени Джун, та самая, что влюблена в пилота, начинает разносить лекарства на железном подносе. Она медсестра и стюардесса в одном лице, и они с пилотом, в отличие от нас, не обречены на смерть. Я дремлю возле черного иллюминатора, Джун подходит и подает мне маленький картонный стаканчик. В нем волшебная капсула, одна из тех, что изобрели ученые во время одного из последних земных путешествий вокруг солнца. У девушки каштановые волосы и голубые глаза. Ее нельзя назвать красавицей, но у нее свежий здоровый вид, и с каждым днем, кажется, она становится все красивее. Наверное, так на нее действует очищенный воздух корабля.

Я проглатываю капсулу, хотя знаю, что эффекта от нее не больше, чем от простой воды. Джун напоминает, что я едва дотронулся до обеда и спрашивает, не голоден ли я. Я качаю головой. Она говорит, что принесет чашку кофе без кофеина, чтобы у меня хоть что-то было в желудке. Я пожимаю плечами. Сомневаюсь, что мне удастся влить в себя хотя бы глоток.