Книга Дом, забытый временем, страница 66 – Роберт Франклин Янг

Такие бродяги в те дни то и дело стучались к нам в дверь. Через Фэйрбург проходили железнодорожные линии Пеней и Нью-Йорк Централ, и поезда проходили совсем близко от нашей фермы. Иногда товарняки останавливались, когда требовалось отцепить вагон-другой, и нищие безбилетники выбирались в городок, чтобы попрошайничать. Они старались не мозолить глаза, потому стучались в двери домов на окраинах. Наш дом стоял на удалении от городка и близко к железнодорожным путям, так что к нам они захаживали чаще обычного. Обычно бродяга поднимался на крыльцо, сжимая в одной руке узелок с пожитками (никогда не видел, чтобы они носили узелки на палке за спиной, как в комиксах), стучал, а когда моя мать открывала дверь, снимал шляпу и говорил:

— Нет ли у вас чего-нибудь поесть, мэм?

Мама никогда не отказывала нищим. Она их жалела. Некоторые предлагали ей в ответ помочь по хозяйству. Но чаще всего просто ели и уходили.

Мать приготовила Роуну бутерброд и налила стакан молока. Он поблагодарил и уселся на ступеньку веранды. Видимо, он был ужасно голоден — такие огромные куски откусывал и так жадно глотал молоко. Узелка у него с собой не было, и еще мне показалось, что его рваный и грязный костюм еще недавно был новым.

Стоял теплый сентябрьский день, и я только что вернулся из школы. Я совсем запарился с этими дровами и больше отдыхал, чем работал. Покончив с едой, Роун приоткрыл заднюю дверь кухни, убрал туда пустой стакан, потом снял пиджак, взял у меня колун и начал рубить дрова. Лицо у него было узкое, нос тонкий и длинный, глаза светло-серые. Глядя, как он размахивает колуном, можно было понять, что он никогда прежде не держал его в руках. Но он быстро приноровился.

Мама смотрела на него через дверь кухни. Он колол, колол и колол. Через некоторое время она сказала:

— Хватит. Вы уже давно отработали свой скромный обед.

— Все в порядке, мэм, — возразил Роун и взял еще одну чурку.

Во двор, громыхая, въехал старый пикап: это из города вернулся отец, куда он ездил за кормом для цыплят. Я бросился помогать отцу с разгрузкой. Высокий и худощавый, он был вдвое сильнее, чем казался со стороны, и на самом деле не нуждался в моей помощи. Но делал вид, что она ему нужна.

Перетаскав мешки в амбар, он бросил взгляд на Роуна:

— Он что, переколол все дрова?

— Ну… я тоже немного…

— Мама его накормила?

— Она дала ему бутерброд и молоко.

Мы зашли в дом. Мама только что почистила картошку и поставила ее на печку.

— Черт, — буркнул отец. — Может, пригласить его на ужин?

— Я поставлю еще одну тарелку.

— Позови его, Тим. И забери у него чертов топор.

Я вышел во двор, передал Роуну слова отца и встал перед ним так, чтобы он больше не мог колоть дрова. Он опустил колун, прислонил к поленнице. Его светлые глаза напомнили мне холодное зимнее небо.

— Меня зовут Роун, — сказал он.

— А меня Тим. Я хожу в шестой класс.

— Вот как.

Его волосы — насколько позволяла видеть шапка — были каштановые и явно нуждались в уходе.

— Прости, где тут у вас можно помыть руки? — Он говорил медленно, как будто взвешивал каждое слово.

Я показал ему уличный умывальник. Он помыл руки, потом умылся, снял шапку и причесался расческой, которую вытащил из кармана рубашки. Еще ему не помешало бы побриться, но с этим он ничего не мог поделать. Потом он надел пиджак и сунул шапку в карман. Я заметил, что он смотрит через мое плечо.

— Это твоя сестра?

У обочины только что остановился новенький «форд-А». От него к дому шла Джули. Через секунду «Форд» уехал. Джули дружила с Эми Уилкинс, и после школы часто засиживалась у нее. Иногда Джули привозил отец Эми. Он работал на почте. Мы считали, что Уилкинсы богатые, по крайней мере, по сравнению с нами.

— Откуда вы знаете, что это моя сестра? — спросил я Роуна.

— Похожа на тебя.

Проходя мимо, Джули быстро глянула на него. Его присутствие нисколько не смутило ее, она привыкла к нищим сезонникам. Ей было всего девять, и она была страшно тощая. Я расстроился из-за того, что сказал Роун. В мои одиннадцать лет я считал ее настоящей уродиной и не хотел быть похожим на нее. Джули зашла в дом, а мы с Роуном сели на ступеньки и стали ждать. Скоро мама позвала нас ужинать.

Роун ел совсем не как бродяга. Наверное, бутерброд и молоко уже утолили его голод. На ужин были котлеты, и мама приготовила из их сока соус, чтобы поливать им картошку. Роун все время смотрел на маму — не знаю почему Да, она была очень красивая, но я, ее сын, принимал это, как данность. В тот вечер она зачесала волосы назад и собрала их в пучок низко на затылке. Зимой кожа у нее была молочно-белая, весной, когда начинались работы в поле, покрывалась легким загаром, а летом становилась золотистой.

Роун уже успел представиться моим родителям.

— Откуда вы? — спросил отец. — Из какой части страны?

Роун замялся, потом ответил:

— Из Омахи.

— Несладко там сейчас?

— Ну, вроде того.

— Мне думается, совсем несладко.

— Пожалуйста, передайте соль, — попросила Джули.

Мама протянула ей солонку и спросила:

— Не хотите еще картофеля, мистер Роун?

— Нет, благодарю вас, мэм.

Джули глянула на него через стол.

— А это правда, что вы ездите в товарняках зайцем?

Он посмотрел на нее непонимающе.

— Она спрашивает, прячетесь ли вы под товарные вагоны, чтобы вас не заметили проводники, — объяснил я.

— Ах, это. О да. Езжу зайцем.

— Знаешь, Джули, вообще-то, это не твое дело, — заметила мама.

— Ну я же просто спросила…

На десерт мама испекла пирог с кокосовым кремом. И каждому положила по большому куску. Роун попробовал немного и понял глаза на маму.

— Можно у вас спросить, мэм?

— Конечно.

— Вы испекли этот пирог на дровяной печи?

— А как иначе? Другой печки у меня нет.

— Мне кажется, — сказал Роун, — одна из главных проблем человечества заключается в том, что оно упорно ищет чудес неизвестно где и не замечает тех, что происходят у него перед носом.

Кто бы мог ожидать таких речей от нищего бродяги? Мы сидели молча, разинув рты. Потом мама улыбнулась:

— Спасибо, мистер Роун. Это самый приятный комплимент из всех, что я слышала.

Ужин завершился в полном молчании. Затем Роун посмотрел на маму, потом на отца.

— Я никогда не забуду вашей доброты, — и он поднялся из-за стола. — А теперь, с вашего позволения, я должен идти.