Книга Весь мир Фрэнка Ли, страница 43 – Дэвид Юн

– Послушай…

Кью пытается отодрать руку от моего лица, но я сопротивляюсь, поэтому, когда он ее отпускает, я сам себя бью. Кью проворачивает это несколько раз подряд.

– Неужели тебе нравится самому себя бить? – спрашивает он.

– Ки-йа! – говорю я, вскакивая и пытаясь ударить Кью, но попадаю в воздух. – Почему я не могу встречаться с Брит и наслаждаться нашими отношениями, как самый обычный подросток? Почему меня никак не оставят в покое?

Кью делает в воздухе несколько резких рубящих движений.

– Вот почему: чем дольше ты будешь с ней встречаться, тем больнее в конечном счете ей сделаешь. Ты накапливаешь долг из эмоциональной боли, за которую тебе в конечном счете придется ответить. Поэтому тебе надо как можно скорее во всем признаться Брит.

Я обхватываю руками коленки. Он прав. Иди ты к черту, Кью, со своей правотой! Я не знаю, как сказать Брит о том, что ее вот-вот ждет столкновение с неприступной стеной предубеждений моих мамы с папой. Эта мысль меня пугает. И мысль о том, что произойдет потом, пугает меня еще больше.

– Но она же мне нравится, – говорю я.

– Тогда ты должен решить, готов ли ты биться за нее со своими родителями.

– Я не хочу ни с кем биться.

Кью разводит руками. Вот такая головоломка. Мне не надо напоминать ему о Ханне, он о ней и так все прекрасно знает.

– А твои родители хотят, чтобы ты встречался только с черными девушками? – спрашиваю я.

– Чтобы я остался чисто черным?

Я смеюсь. Мы с ним уже неоднократно высмеивали представления людей о том, какими должны быть настоящие черные люди. На самом деле оттенков черного огромное количество. Есть черные ботаны, черные хипстеры, олдскульные черные и суперчерные (см. также суперкорейцы). В общем, за «черным» может скрываться что угодно.

– Вообще забавно, что ты называешь себя черным, – говорю я.

– Тем не менее я черный, – спокойно отвечает Кью.

– Мне казалось, ты ненавидишь весь этот бред про противопоставление черных и белых.

– Это ложная дихотомия. «Белые» – это искусственно созданный конструкт.

– Аминь.

– И «черные» – это искусственно созданный конструкт.

– Да будет так!

– Но на самом деле, пока эти белые придурки называют себя «белыми», мне приходится называть себя «черным». У меня нет выбора: хочу я того или нет, они все равно будут называть меня «черным». А тебя они будут называть азиатом, хочешь ты того или нет. Так что смирись.

Мы ступили на неисследованную местность, двигаться дальше надо осторожно. Мы с Кью миллион раз говорили про расы, но чаще просто для того, чтобы высмеять это как абстрактный интеллектуальный концепт. Никогда еще мы не обсуждали его влияние на нашу жизнь.

– Так, значит, ты не ненавидишь называть себя «черным»? – осторожно спрашиваю я.

– Черный может быть тем, кем он захочет. Так мне с детства говорят родители.

Я представляю, как маленький Кью вел задушевные разговоры о расе со своими родителями. Я никогда не говорил о расе с моими родителями.

– То есть твоим родителям все равно, какой цвет кожи у твоей девушки?

– Ага.

– Значит, это не Амели.

– Не угадал.

– И не Найма.

– Я же тебе говорил, – отвечает Кью, не открывая глаз. – Объект моей страсти влюблен в другого. Все очень непросто.

– Но я могу тебе помочь. Могу до окончания школы сыграть роль Сирано де Бержерака.

Он убирает руку с лица, чтобы посмотреть на меня.

– Мне кажется, сначала нам нужно решить твою проблему, а уж потом займемся моей.

Это затыкает мне рот. Я вдруг понял, почему сменил тему. Я ушел от разговора, потому что хочу быть беззаботным, как те подростки в фильмах (я имею в виду белых подростков), которые играют в угадайку, разбираются с проблемами в отношениях и валяются на залитых лунным светом лужайках, глядя на звезды. Я хочу быть как те подростки, которые рассуждают о возвышенном – о Вселенной, о судьбе и о прочих отвлеченных понятиях, а не о гребаном родительском расизме.

– Я бы тоже хотел, чтобы каждый кореец мог стать тем, кем захочет, – говорю я. – Но с корейцами все не так. Корейцы – это корейцы. Корейцы – и ничего больше.

– Суперкорейцы, – замечает Кью.

– Бинго, – отвечаю я. – Знаешь, есть корейцы, которые искренне верят в то, что они особая раса, отдельная. Забудь о противопоставлении богатых и бедных, сильных и слабых, эти идиоты противопоставляют корейцев всем остальным жителям планеты.

Кью устраивается на диване напротив меня и засовывает пальцы ног мне под мышку.

– Корея – одна из самых гомогенных по составу населения стран в мире, старина. Мне очень жаль, но такие карты сдала тебе судьба.

– Я могу создать музыкальный ресурс с миллиардным оборотом, но для этих придурков я все равно буду в первую очередь корейцем.

– Человек может стать президентом США, но для таких вот идиотов он все равно в первую очередь будет черным. Все остальное для них не имеет никакого значения.

– Если честно, то мне даже немного захотелось быть белым, но только чтобы цвет кожи не менять.

– Белый может стать тем, кем пожелает, и при этом быть в первую очередь кем‐то другим, а не просто белым.

– Правда, белые совершили слишком много военных преступлений.

– Это точно, – соглашается Кью.

– Я просто точно знаю, что никогда не смогу стать правильным корейцем. Понимаешь, о чем я?

– Вот меня и мою семью, – бормочет Кью, – постоянно обвиняют в том, что мы такие, какие есть. Наши родственники в Вашингтоне считают нас недостаточно черными. Нам ставили в вину то, что мы из‐за папиной работы переехали из черного Болдвин-Хиллз в белую Плайя-Месе. На нашем прошлом семейном Сборище мой дядя смеялся над моим, как он выразился, «мажорным» акцентом и сказал, что я потеряю право на свою «карточку черного», потому что не знаю, что значит выражение «перепрыгнуть через метлу»! ^[30]

Каждый раз, цитируя дядю, Кью пальцами показывает кавычки, только делает он это не указательным и безымянным, а средним пальцем. Он говорит, что это не кавычки, а знак «Отвали». Значит, Кью тоже ходит на семейные Сборища? И они у него такие же ужасные, как и у меня? Ничего себе!

– Мы, Ли с западного побережья, всегда были для родственников белыми воронами, – объясняет Кью. – Черными белыми воронами, прикинь. Так что я знаю, что ты имеешь в виду.