Онлайн книга «Искупление»
|
– Будешь знать, как соседей хаять! – щелкнула Аксинья по лбу Матвея. – Я правду говорил. – Правда не всякому по душе. Взрослый уж, знать должен. – Не буду молчать… – Да куда ж девалась молчаливость твоя… Слова не вытянешь, помню… – У нас теперь Нютка молчальница, – отрезал Матвей, и Аксинье расхотелось продолжать разговор. За больное задел. На следующий день Тошка притащил две дюжины крупных коричневых тараканов, они суетливо копошились в берестяном коробе. Парень с гордым видом открыл крышку, и две мелкие твари сразу выбежали из заточения. – Лови, Тошка! – засвистел Матвей. Тошка сграбастал их ладонью, расплющил на полу. – Должно хватить, я на дюжине со счету сбился. – Уймитесь оба. Антон, через два дня за зельем придешь. Да плату не забудь, – строго напомнила Аксинья. После того, как Тошка ушел домой, кинув на прощание тоскливый взгляд на друга, Матвей спросил: – Правда плату брать будешь? – Нечего моего племяша дубасить, – ответила Аксинья, улыбнулась. – Тебе во дворе поможет, вот и вся плата. Они будто родные, какие с них деньги. Спустя неделю поздним вечером опухший, встрепанный Заяц робко постучал в соседскую дверь. – Аксинья, открой. Матвей отодвинул засов, отступил назад, приглашая в дом соседа. – Все я. Шестой день чист. – Надолго завязал? – Все, вот те крест, – перекрестился на иконы Гоша. – Матвей, ты бы вышел. – Секреты ваши… – буркнул Матвей и вышел из избы. – Аксинья, ты снадобье дала? – Я. – Пытаю Тошку, а тот не сознается. – Устали мы на тебя, пьяного, изо дня в день смотреть. А Марфа уж… – Досталось женке… По субботе взял в рот пойло – и как назад полезло… Всю ночь полоскало. Теперь и смотреть не могу! – Рада за тебя. – Ты знаешь, я ведь не по дурости пил. – Георгий сел на лавку, поерзал, устраиваясь поудобнее. «Надолго», – поняла Аксинья. – С горя? – Дочку мы с Марфой потеряли, горе. Да не только в том дело… – В чем? – Когда младшенький мой, Ждан выжил… Я ведь обет дал… Церковь выстроить… Хоть малый, да дом Божий. – Хорошее дело, Георгий. – Аксинью уже раздражал этот разговор. Сказать ему, что ли, на чем отвар целебный настоян? – Хорошее… да боюсь я… – Чего ты боишься, мил человек? – Ульянку я того… Да не покаялся… Можно ли такому человеку храм Божий строить? – С Яковом поговори, он тебе поможет. – Яков не знает. Марфа не знает. Только тебе я сказал. – Доверие мне оказал, сосед. Бабий ум короток, что скажу тебе… Раз дал обет – выполняй, благое дело зачтется. Довольно улыбающийся Георгий распрощался с Аксиньей. «Наивный человек, – удивлялась она, расплетая косы, укладывая спать дочку. – Борода сединой взялась, а он со знахаркой, ведьмой, грешницей советуется, строить ли церковь в деревне». Чудны дела твои, Господи. 3. Овладеть русалкой
Давно не спускалось на пермскую землю такое лето, раннее, теплое, с ночными ливнями и ласковым солнцем. Русалки ночами плескались в Еловой, серебрились рыбьи хвосты, сверкала обнаженная грудь под луной. Демьян сказывал, что одна из русалок заманить его хотела в водные чертоги да мужем оставить. Целовала холодными губами, опутывала волосами зелеными, а он вырвался – и бежать. Над Демьяном смеялись, не верили чудаку, однако ж мужики с опаской, а некоторые – с надеждой – посматривали на зеленоватые воды кроткой Усолки: кто знает, вдруг покажется водная дева, стряхнет с груди капли, поманит… – Красивая, – благоговейно протянул Матвей, листая старую книгу. «Вертоград», потрепанный, с потрескавшейся обложкой из телячьей кожи, Аксинья читала каждую ночь при свете лучины. Пламя колебалось, отбрасывало причудливые тени в углы избы, дразнило домового. Нюта видела седьмой сон, Аксинья постелила ей в клети, где ночная прохлада разогнала дневную духоту. – Дар от Глафиры. Много я от нее узнала… порой родители ругали меня, что целыми днями у нее торчала. Хорошая она была, добрая. – Как ты? – Глафира была куда лучше меня. Она знала человеческую породу до донца. И прощала. Я злее, – сказала Аксинья и поняла: правда. Не могла она забыть людям глупость, жестокость, предательство… Если тебя ударят по левой щеке – подставь правую. Обидят – прости. Высмеют – отвернись. Изменят – поцелуй изменника в уста. * * * – Ног не чую, – жаловался Матвейка, пришедший с поля. – Ты силу свою береги, натуга – дело худое. – Бер… бререгу. Аксинья погладила его по коротко остриженной голове. Обкорнала кудри Матвейке, чтобы жара не донимала. Растекся братич радостью от редкой ласки. А тетка спохватилась: – Запах хмельной от тебя идет! Петров пост не закончился! С Тошкой опять налакались! Тошка утащил большой кувшин с пивом у отца, который задвинул питье в дальний угол – чтоб не искушать бесов. Охальники пили хмельное в сараюшке, где когда-то Василий Ворон с сыном занимались гончарным мастерством. Печь, полки, инструменты так и пылились в мастерской, у хозяйки не поднималась рука избавиться от них. – Да мы чучток… чуток… Устали… Не ругай…ик…ся… Станая старовишься… Старая становишься… – Матвейкин язык заплетался. – Ах ты, дурилка. – Аксинья схватила полотенце и хлестнула племянника по лицу. – В сени иди спать, телеух! [16] После вечера у Прасковьи, когда пышная Лукаша обещана была в жены юному Матвейке, он от рук отбился: гулял с другом до утра, заливал кадык пивом, спорил с теткой. На все теткины замечания отвечал одним: «Я мужик, женюсь скоро. Надо погулять напоследок». Давно ли бранил соседа за пьянства, поносил дурными словами, а теперь сам не лучше. Аксинья не раз вспомнила худым словом Прасковью, отложившую свадьбу до Рождественского мясоеда. Обвенчали бы молодых летом – глядишь, Лукерья помогла бы обуздать гуляку, заманила в тенета жарких поцелуев. А сейчас оставалось лишь вздыхать, бранить Матвейку и надеяться, что ничего дурного друзья в пьяном угаре не сотворят. Утром Матвей хмуро поздоровался, небрежно перекрестился на иконы, влил в себя две миски постной похлебки на ячмене и ушел на поле. Когда Аксинья доила Веснушку, выпускала ее с теленком за ворота навстречу мычащему и блеющему стаду, кормила немалое хозяйство, обихаживала сонную дочку, внутри нее звенело пьянящее чувство. Оно застилало все заботы, разгоняло кровь, возвращало молодость. |