Онлайн книга «Драгоценная ты»
|
— Отважная, говорите? — Не знаю, как объяснить… Вы удивительно уверены в себе. — А вы разве нет? — Не настолько… В дверь постучали, мы обе улеглись, неловко прикрывшись полотенцами. Массажистки синхронно двигались вдоль столов, натирая нам спины, плечи, ноги — до самых ступней — питательными маслами. Ты легла лицом ко мне, а я отвернулась и вскоре задремала. Мне опять приснился кошмар. Снова отчаяние, детские ножки, ковыляющие по сухой истрескавшейся земле, на этот раз будто в замедленной съемке. Ворота совсем близко — неотесанные деревянные балки на расстоянии вытянутой руки. Матери не видно, однако я чувствую ее полный злобы взгляд. Я смогла дойти, и она в ярости. Обеими руками хватаюсь за край калитки, тяну на себя. И вдруг — что-то течет по пальцам. Из ладоней хлещет кровь. Сначала я застонала. Затем из самых глубин существа вырвался звериный отчаянный вопль, и я проснулась. Кругом было душно и темно, и я не сразу поняла, где нахожусь. Даже поверила на миг, что я на ферме матери, снова одна в этом жутком месте и неоткуда ждать помощи. Я с трудом села. Лицо горело, волосы прилипли к взмокшему лбу. Я тяжело дышала. Потом перехватила твой жалостливый взгляд — только жалости мне не хватало! Кое-как завернулась в полотенце. Массажистка, потупив глаза, протянула крошечный стаканчик тепловатой воды. — Простите, приснился кошмар. Извините, пожалуйста, — пробормотала я и не услышала собственных слов. Возможно, я говорила беззвучно. Точно ушла под воду. Потеряла связь с миром. Потонула. — Не волнуйтесь, все хорошо. Просто страшный сон, — донесся сквозь жаркий туман твой голос. — Да… сон, — прошептала я и посмотрела на ладони — словно видела их впервые. Как будто они принадлежали не мне, а матери. Широкие, короткопалые, некрасивые — такими только пахать. Они созданы, чтобы тяжело трудиться, а не делать изящные жесты при разговоре и не порхать по клавишам. — Пойдемте выпьем кофе. Вы мне расскажете? Ты потянулась ко мне и положила ладонь на плечо, а потом провела по скользкой от масла руке до самого запястья. Я снова ощутила взаимное притяжение. — Вы не могли бы нас оставить? — очень кстати обратилась ты к массажисткам. — Спасибо, Лили. Ты позаботилась, защитила. Все-таки я тебе нравлюсь. Хоть это и не входит в твои планы… Я приняла холодный душ, пытаясь смыть дурной сон — кровь и присутствие матери. Потом стала придирчиво разглядывать свое отражение в зеркале над раковиной. Красные щеки, морщины на лбу. Я раньше и не замечала, какие они глубокие… Сеточка у глаз. Обвисшие мышцы у истончавших губ, похожие на скобки. Меня взяли в скобки за ненадобностью. Заключили в кавычки. Насмотревшись, я снова накрасилась — ярко-красной помадой фирмы «MAC», которую обычно приберегала для вечерних выходов. Ты написала, что ждешь в зеркальной комнате. Ты сидела за столиком у зеркальной стены, в которой дробилось отражение. Сногсшибательно красивая. Из косметики — лишь оранжевая помада. Легкий румянец после массажа. Убранство комнаты, казалось, оттеняло твою красоту. — Как самочувствие? Вы прекрасны! Прямо помолодели! — сказала ты. — Который час? — Не знаю. Наверное, около одиннадцати… «Пошло все к черту», — подумала я и затормозила проходящего мимо официанта: — Будьте добры, бутылку шампанского и два бокала. — Снова оглядела комнату — зеркальные фрагменты сбивали с толку. — Черт, закурить бы… Жаль, я бросила. И вообще, сейчас запретили курить в барах. Вы курили когда-нибудь? — Ты открыла рот, я перебила: — Не надо, не отвечайте! Ты немного растерялась. Не рассчитывала, что я буду готова к бою, да? Думала — вылезу после массажа размякшая и разнеженная и ты сможешь спокойно продолжать свои опыты? — Вообще-то, курила… Двадцать сигарет в день… — пробормотала ты. — Неужели? — Да, пачку в день. — А сколько длился день? Так. Надо срочно выпить! Наконец-то! Показался официант. — Спасибо, дальше мы сами! — Я отобрала у него бутылку и хлопнула пробкой. Затем налила себе полный бокал, а в твой — так мне вдруг захотелось — совсем чуть-чуть. Ты, конечно, заметила, однако не подала виду. — В вашем возрасте, Лили, я дымила как паровоз. В ночь с пятницы на субботу обычно выкуривала сигарет по сорок — шестьдесят. — Надо же… — Не самая здоровая привычка, но что было, то было. — Я сделала глоток и поинтересовалась: — А вы почему бросили? — Противно. Просто мне дали задание для статьи в студенческой газете. Двадцать сигарет в день в течение недели. — Много писали? — Да, довольно. Мне там нравилось. — А потом? Поссорились с редактором? Слишком много выдвигали гениальных идей? — Я могла бы вам рассказать, только нужно гораздо больше шампанского. — И ты допила свою каплю. — А говорили — не пьете. — Люди меняются… Голос в характерной для тебя манере понижался до шепота в конце фразы. — Ну, если меняются… На сей раз я наполнила твой бокал до краев, что весьма неприлично, особенно в шикарной гостинице типа «Роузвуд». Ты вздохнула, словно думала про себя: «Эх, Кэтрин, Кэтрин…» А вслух сказала: — Вы меня напугали. Там, в кабинете. Ты улыбнулась, во взгляде снова сквозила жалость. — Не волнуйтесь за меня. — Почему нет? — Ты даже выпрямилась в кресле. — Мы ведь не чужие, правда? — И что же нас, по-вашему, связывает, Лили? Ты не успела ответить — подоспел официант и поставил на стол два изящных блюдечка с пирожными прямоугольной формы, покрытыми белой глазурью и украшенными разноцветными кружочками. Ты снова откинулась на мягкую спинку и с надеждой произнесла: — Вам ведь нравится Дэмьен Херст, правда? — Дэмьен Херст, значит?! — рассвирепела я. — Ну да — хотелось сделать приятное… — Черта с два… Я оттолкнула блюдце и шумно глотнула шампанского. — Что-то не так? — Мягко сказано! — Я думала, вам понравится, — спокойно сказала ты. — Потому что я тоже из девяностых, как картины Херста? Он хотел запечатлеть радость жизни, красоту цвета. А это — издевательство! Насмешка и над цветом, и над идеалами нашей молодости. Нельзя выразить эпоху пирожным! Ты огляделась — слышит ли кто-нибудь, как я тебя отчитываю? — потом мягко возразила: |