Книга Государево дело, страница 87 – Иван Оченков

– Москва далеко от Ростока… – процедил сквозь сжатые губы Фердинанд Баварский.

– Брауншвейг еще дальше, но тем не менее я здесь!

Услышав мои последние слова, один из молодых людей в герцогской короне вскочил и демонстративно похлопал в ладоши, показывая полное одобрение моим словам.

– Кто это?.. – тихонько спросил я у Ульриха.

– Фридрих Гольштейн-Готторпский… – так же тихо ответил мне он.

– Что вы, ваше величество, можете нам предложить? – громогласно спросил юноша.

– Прежде всего, гхм, – прокашлялся я, поднимаясь из кресла, – мы желаем твердо заявить, что нашей единственной целью является установление мирных и добрососедских отношений со всеми присутствующими здесь. И, Господь свидетель, никаких иных чаяний у нас нет! Владения наши велики и обильны, а посему мы не желаем территориальных приобретений. Залогом растущего благосостояния наших земель мы полагаем покровительство торговле, ремеслам и наукам, а отнюдь не войну. Но ежели наши кроткие увещевания не будут услышаны, то мы оставляем за собой полную свободу действий!

Все время этой выспренной речи я расхаживал перед делегатами округа, то и дело вглядываясь в глаза фюрстам или епископам. Одни отвечали мне такими же твердыми и честными взглядами, другие отворачивались, потупив взор, третьи начинали оглядываться на своих соседей или покровителей.

– Что предложил ваш пасынок? – немного растерянно поинтересовался у герцога Августа его брат.

– Мир, – коротко ответил тот.

– А кто не согласится? – робко спросил какой-то горожанин.

– А из тех, кто против, он дух вышибет! – немедля ответил отчим, вызвав у присутствующих смешки, перешедшие затем в полноценный хохот.

– Примерно так, – охотно согласился я. – Но главное, я предлагаю всем вам, господа, объединиться. Если мы выступим единым фронтом, то нам наверняка удастся оградить свои земли от невзгод, выпавших на долю Богемии или Пфальца.

– Прекрасные слова! – неожиданно поддержал меня граф Хотек. – Видит Бог, я готов подписаться под каждым из них…

– И что же вас останавливает?

– Только то, что в этих действиях нет никакого смысла! Я уполномочен его императорским величеством заверить всех присутствующих, что Фердинанд не имеет ни к кому из них вражды. Совсем напротив, он желает править милостиво и справедливо, а потому готов всеми силами защищать прежние вольности своих подданных и вассалов. Что же до Фридриха Пфальцского, то он сам выбрал свою судьбу…

– Да здравствует император! – Выкрики «соглашателей» перекрыли его последние слова.

– Клим, – обернулся я к своему спутнику, – договорись о встрече со всеми делегатами.

– А с Хотеком?

– С ним в первую очередь!

Как я и предполагал, граф Хотек и Фердинанд Баварский остановились вместе, сняв для себя большой дом неподалеку от Старой ратуши. Ратуш, к слову, в городе несколько. Есть Старая, есть Новая, которой тоже уже лет двести, а вдобавок к ним такие же учреждения имеются во всех крупных районах. Кроме того, Брауншвейг наряду с Парижем и Гентом славится своим буйным населением и склонностью к разного рода «революциям», называемым тут «сменами». Городской нобилитет, состоящий из крупных негоциантов, враждует с цехами ремесленников, те, в свою очередь, с торговцами поменьше, и все вместе они готовы дружно вцепиться друг другу в глотки, а уж про «любовь» к бывшим сюзеренам и говорить нечего.

От прочих фахверковых ^[105] домов резиденция курфюрста и посланника императора отличалась только размерами и стражей. Несколько угрюмых здоровяков в кирасах и шлемах-морионах, вооруженные алебардами, неприязненно покосились на меня и моих спутников, но, видимо, будучи заранее предупрежденными о визите, слегка посторонились.

– Проходите! – мрачно пробасил старший из них.

– Проходите, ваше величество! – со значением в голосе поправил его Михальский, положив руку на эфес своей корабелы.

– Ваше величество, – не стал спорить начальник караула, – вы можете пройти, но вашим спутникам придется остаться здесь или сдать оружие.

– Да как ты смеешь, пся крев! – заревел литвин, и если бы не мое вмешательство, дело наверняка дошло бы до смертоубийства.

– Отставить, – коротко велел я и положил руку на плечо своего телохранителя. – Подожди меня здесь, дружище.

– Государь, позвольте мне пойти с вами? – раздувая ноздри от гнева, попросил он. – Если понадобится, то я справлюсь и без сабли!

– Нет, – покачал я головой. – Со мной пойдет Рюмин, а ты останься здесь.

– Как вам будет угодно.

– Но если наш визит затянется, то…

– Будь покойны, государь, мы разнесем этот дом по камешку! – пообещал мой телохранитель.

– Я на тебя надеюсь.

Посланцы императора приняли нас в небольшой комнате, скудно освещенной сквозь маленькое окошко лучами заходящего солнца. Фердинанд Баварский сидел в высоком кресле с молитвенником в руках, но, увидев меня, поднялся и наклонил голову в знак приветствия. Чех проявил больше почтения, что, в общем, неудивительно. Все-таки он по сравнению с имперским князем, каковым я был прежде, мелкая сошка. Что уж тут говорить о царе всея Руси…

– Мы счастливы приветствовать ваше царское величество в нашей скромной обители! – начал Хотек голосом, в котором не чувствовалось ни малейшего энтузиазма.

– Взаимно, граф, – хмыкнул я, усаживаясь на стул.

– Прикажете подать вам вина или, может быть, закусок?

– Благодарю, я сыт.

– Тогда, быть может, вы расскажете нам о цели своего визита? – подал наконец голос епископ.

– Разумеется. Клим, изложи этим господам суть наших предложений императору.

Продолжавший стоять Рюмин тут же развернул лист бумаги и стал зачитывать его содержимое:

– «Мы, великий государь, царь и великий князь всея Руси и прочая и прочая, предлагаем возлюбленному нашему брату кесарю Римскому Фердинанду союз против султана Османа II…»

– Что? – удивленно переспросил архиепископ, перебив Клима. – Возлюбленного брата?

– А что вас так удивляет, ваше преосвященство?

– Вы всерьез полагаете себя равным императору?

– А почему нет?

– Но это неслыханно! – возмутился курфюрст. – Император Священной Римской империи – высочайший титул среди христианских государей!

– Осмелюсь напомнить, господа, – подал голос Рюмин, – что в переписке между Москвой и Веной блаженной памяти государь Иван Васильевич именовался не иначе как «Божьей милостью Цесарь, Владетель всероссийский и великий князь»!