Онлайн книга «Государево дело»
– И много растратили? – Одной пушнины на двадцать тысяч талеров. – Однако! – Что поделаешь, Восток! Тому дай, этого умасли, того одари. – Странно, что этот грек ни слова не сказал о цели посольства. – Так это же только первый прием. О делах на нем говорить не принято. А что касается цели, то с этим как раз все просто. В прошлом году поляки разгромили трансильванского князя Габора Бетлена, а он вассал султана. Будет война, и османы ищут союзников. – И что ты намерен делать? – Ничего. Пусть воюют. Поляки нам враги, но и турки не друзья, так что чем больше они будут убивать друг друга, тем лучше. К тому же на соединение с султанской армией уйдут крымчаки. Хоть и ненадолго, но на наших рубежах будет спокойнее. – Я уж испугалась, что ты опять отправишься в очередной поход! – Не сейчас. – Послушай, мне показалось или твои бояре действительно смотрели на меня осуждающе? – Есть немного. На официальных приемах не принято общаться с иноземными посланниками напрямую. Только через дьяков и толмачей. Так что когда вы заговорили, да еще и на чужом для них языке, это показалось им почти святотатством. Ничего, привыкнут. – А ты так никогда не делал? – Я – другое дело. В моем исполнении они уже всякого насмотрелись, а ты все же королевская дочка. – О, кажется, я не оправдала их ожиданий? – улыбнулась Катарина. – Всем не угодишь. Меня другое интересует: отчего на приеме не было Филарета? Я у дьяков спрашивал, а они плетут какую-то околесицу. То ли занемог, то ли еще что… – Я знаю, – помрачнела супруга. – В свой последний визит он говорил, что мне с детьми нужно как можно скорее принимать православие. А когда я напомнила, что прежде он не был столь непреклонен, явно разозлился. – Силу почуял, – хмыкнул я. – Ничего, я с ним еще потолкую. Но вообще-то он прав. Нужно что-то решать, и быстро. – Я думала, мы договорились. Карл Густав, раз уж это необходимо, станет православным, а мы с принцессой Евгенией сохраним лютеранство. – Это твое окончательное решение? – Да. Мне нужно побеспокоиться о судьбе нашей дочери. Она принцесса, и я совершенно не желаю, чтобы она сидела взаперти в тереме, оплакивая свою судьбу! Сегодня Филарет настаивает на смене веры, завтра он заявит, что царевне не следует учиться танцам, послезавтра вообще потребует, чтобы ее держали взаперти, как русских боярышень, и выдали замуж только за православного. А где мы возьмем ей православного принца?! – Ну хорошо, убедила. Кстати, я знаю, что делать. Тебе нужно устроить праздник. – Бал? – Боюсь, бал пока рановато. Пока давай ограничимся приемом. Я приглашу бояр, а ты – их жен и дочерей. Развлечений сейчас не так много, так что им понравится. – Прекрасная идея! Но как это поможет нам в деле с митрополитом? – Доверься мне. Только у меня будет одна просьба. – Какая? – Когда в следующий раз у тебя случится что-либо неприятное с представителем церкви, или боярином, или еще кем-то, ты немедленно оповестишь об этом меня! – Хорошо. Но я не думала… – Като! Просто сделай, как я говорю. – Как прикажете, ваше величество, – кивнула в ответ царица и отправилась к себе. Поздно вечером, когда большинство думцев уже разъехались по своим теремам и усадьбам, вокруг меня собрался ближний круг. Для нас это давно стало своеобразной традицией. Многие догадываются про его существование, и любой боярин или дьяк, не задумываясь, заложит душу нечистому, чтобы оказаться среди избранных, но попасть сюда непросто. Большинство ближников начинали со мной, еще когда я был простым беглым принцем, служившим шведскому королю. Единственное исключение – боярин Иван Никитич Романов. Когда-то он был сторонником младшего брата моей жены королевича Карла Филиппа и после его смерти достался мне по наследству. Представитель старой московской аристократии, он мало с кем из них дружит, включая родного брата Федора, в смысле, Филарета. Если я упаду – его сожрут, и он это понимает как никто другой. И что еще немаловажно, он без возражений принял нашу манеру общения на равных. Хотя видно, что иной раз ему это дается нелегко. – Все ли ладно в столице? – спрашиваю я у Романова, который помимо всего прочего руководит еще и Земским приказом. Причем именно руководит, а не служит судьей, как большинство его коллег. – Покуда все спокойно, – осторожно отвечает боярин. – Правда… – Что «правда»? – Кое-где волнуется народишко. Не нравится людям, что государыня веру православную принимать не хочет… – Просто волнуются или ропщут? – И такое есть, – не стал скрывать Романов. – Имать, и на съезжую! – хмурится Вельяминов. – Другие, я чаю, поостерегутся. – Эко у тебя все просто, – хмыкает в ответ Иван Никитич. – На дыбу человека подвесить – дело нехитрое. Только надо, чтобы от этого толк был. А ежели без толку всех подряд хватать, то только злобиться начнут. Так и до бунта недалеко. Из уст главы Земского приказа, каждый день присутствующего по долгу службы на допросах с пристрастием, подобное мягкосердечие кажется невероятным. На самом деле Романов может, не моргнув глазом, отправить любого в застенок и там познакомить с богатейшим арсеналом заплечных дел мастеров. Но еще он прекрасно понимает, как опасно перегибать палку. – Этого следовало ожидать, – прерываю я неначавшийся спор. – Крестим Дмитрия – страсти поутихнут. – Если патриарх не подгадит, – ухмыляется в бороду Пушкарев. – Ты о чем? – В таком деле, как народишко волновать, разве без него обойдется? – вопросом на вопрос отвечает стрелецкий голова. – Пусть попробует, – мрачнеет Романов. – Ты лучше, Анисим Саввич, скажи, что в стрелецких слободах думают? – По-всякому, государь. Тех, кто с тобой под Кальмаром бились да острожек у Чертопольских ворот от поляков обороняли, пустыми посулами с пути истинного не собьешь. Хотя, конечно, лучше было бы, коли Катарина Карловна веру нашу приняла. – Сколько их осталось… – грустно качаю головой. – Это верно, зато, почитай, все они теперь начальные люди. И всем известно, что они выбились оттого, что тебе верно служили. А потому, что бы ни случилось, стрельцы за тебя будут! – Опять же, случись бунт или еще какая напасть, их же лавки да мастерские первыми и разграбят, – веско добавляет Романов. – И это верно, – не отпирается Пушкарев, у которого несколько лавок по всей Москве и не только в ней. – А ты что скажешь, Корнилий? – оборачиваюсь я к своему телохранителю. |