Книга Золотой корсар, страница 103 – Луи Нуар

В сущности, короля больше обрадовало то, что он нашел способ примириться с лаццарони — для этого всего-то нужно было потратить несколько тысяч экю.

Тоном, уже гораздо более добродушным, Франческо продолжал:

— Итак, все закончилось. Баланс дня, конечно, неутешителен, но с этим уже ничего не поделаешь. По правде говоря, мальчик мой, твоя затея мне и самому нравилась, так что давай забудем о том, что случилось.

Повернувшись к окну, король вновь забарабанил пальцами по стеклу, и совершенно случайно взгляд его остановился на рабочих, которые занимались установкой подмостков на дворцовой площади.

Увидев, на что смотрит король, Луиджи улыбнулся.

— Чем они там заняты? — спросил Франческо, оборачиваясь.

— Возведением эшафота, сир, — отвечал Луиджи, и в голосе его прозвучали триумфальные нотки.

— Но для кого?

— Вскоре увидите, сир. Похоже, они уже заканчивают.

Внезапно под бой барабанов и звуки труб к дворцу начали стекаться, выстраиваясь на площади, черные от пороха швейцарцы, пехота, кавалерия и артиллерия.

По приказу Луиджи за спины солдатам стали пропускать горожан, но лишь тех, кто не имел при себе оружия.

В толпе зевак оказались и две девчушки с дерзким взглядом, дочери рыбаков, судя по одеждам, рядом с которыми, стараясь оставаться незамеченным, держался некий лаццарони.

Этими бесстыдницами были Паоло и Людовик.

Во время битвы каждому предстояло действовать в четком соответствии с заранее составленным сценарием.

Было условлено, что, как только маркиза будет освобождена, Вендрамин закинет ее на плечо и доставит на корабль, который немедленно выйдет в открытое море и чуть позднее начнет крейсировать вдоль побережья Калабрии.

Одна из бухт, известная как Паоло, так и Вендрамину, была выбрана в качестве места всеобщего сбора.

Корсару и четвертой части команды предстояло прикрывать отход Вендрамина и его людей.

Сразу же по возвращении Вендрамина на судно те из корсаров, что оставались на суше, должны были, переодевшись крестьянами, покинуть город и добраться до некоего лесистого холма.

Паоло и Людовику предстояло выбираться из города в женских одеждах.

Эта программа была выполнена неукоснительно; корсарам удалось выйти из Неаполя без потерь.

Паоло видел, как Вендрамин вырвал из рук солдат женщину, чье лицо было закрыто капюшоном, и, забросив ее на плечо, устремился в направлении порта.

Тогда, преградив солдатам дорогу, Корсар открыл по ним ожесточенный огонь, выиграв для друга несколько минут, но мало-помалу был оттеснен к набережной.

Вдали уже маячил одинокий силуэт его корабля, и, пьяный от радости, Паоло, вместе с Людовиком, поспешил раствориться в толпе, — им еще нужно было успеть переоблачиться в женские платья.

Теперь войскам Франческо противостояли одни лишь лаццарони, но Паоло сим фактом ничуть не был обеспокоен: он знал, что вскоре наступит примирение.

Превосходно загримированные, они с другом с каждым шагом все дальше и дальше удалялись от эпицентра восстания.

Путь их пролегал мимо дворца, у которого они оказались одновременно с прибытием туда королевской армии.

— Это еще что такое? — прошептал Паоло.

— Похоже… — протянул Людовик, — похоже на эшафот.

— Так и есть!

— Но для кого?

Паоло улыбнулся.

— Наверное, — заметил он, — король собирается отрубить голову Луиджи.

И друзья рассмеялись.

— Задержимся ненадолго!

— Почему бы и нет?

Паренькам безумно хотелось лично присутствовать при казни их злейшего врага.

Зазвучали колокола, и воздух наполнился похоронным звоном…

Внезапно их взорам предстала длинная вереница приговоренных, замыкал которую некто в домино ^[36].

— Не казнь, а маскарад какой-то! — воскликнул Паоло. — Это ж надо до такого додуматься — одеть смертника в домино!

И они вновь покатились со смеху…

Мгновенно повеселев, король бросился к окну.

Он насчитал сто десять приговоренных; все они были молодые люди из известнейших семейств карбонариев.

Едва мятеж, на который они не рассчитывали, начался, они взяли в руки оружие и примкнули к рядам сражавшихся с армией лаццарони; почти все были более или менее серьезно ранены.

Когда их вывели на площадь, в толпе не раздалось ни единого выкрика — до карбонариев людям не было никакого дела.

После того как Паоло и корсары покинули поле боя, волнения тотчас же, словно по волшебству, пошли на убыль.

А когда агенты Луиджи распустили слух, что король к изъятию лотов не имел никакого отношения, что налоговые инспекторы действовали без приказа, и что вскоре будет поведена другая грандиозная лотерея, народ успокоился совершенно.

Люди поспешили побросать оружие, и у патрулировавших улицы солдат большая часть дежурства уходила на сбор валявшихся то тут, то там ружей.

Окинув взором лаццарони, которые собрались на площади и постепенно заполоняли прилегающие к дворцу улицы, король сказал Луиджи:

— Можно подумать, что никакого мятежа и не было! Только посмотри, какие они смирные!

— Без этого Паоло им бы никогда и в голову не взбрело пойти против вас, сир.

— И что, все эти люди были взяты со шпагой в руке?

Король указывал на патриотов.

— Да, сир.

И Луиджи добавил:

— Когда этих казним, во всем Неаполе останется не более дюжины серьезных карбонариев.

— Отлично, — промолвил король. — Это даст мне лет десять покоя.

Приговоренные ждали.

Палач, несчастный, который занял место того, что бежал из Неаполя, также застыл в ожидании приказаний.

Луиджи отдал соответствующие распоряжения, и к эшафоту подвели первого патриота.

Повернувшись к королю, тот прокричал:

— Да здравствует свобода!

Король иронично помахал ему рукой, и нестройные ряды собравшихся на площади неаполитанцев содрогнулись от хохота.

Толпа всегда такова, особенно в Неаполе — глупая, трусливая, жестокая.

Карбонария уложили к основанию гильотины, с глухим шумом опустилось тяжелое лезвие, хлынула кровь, и отрубленная голова скатилась в корзину.