Книга Отказаться от благодати, страница 17 – Ксения Ангел

– Вот, кажется, ты потеряла, – насмешливо сказал он и подтолкнул Элю вперед, ко мне.

И только тогда до меня окончательно дошло.

Я. Он. Зима вокруг: снег скрадывает звуки, прячет шаги в приятный скрип, который ассоциируется с детством. Дрожащая Эля и армия охотников в десятках метров от нас. Все кричит о том, что любой хищный, который выйдет сейчас туда, обречен.

Протягиваю руку за границу защиты, одновременно втаскиваю Элю в безопасный круг и выхожу наружу. Она растерянно хлопает слипшимися от слез ресницами.

– Я только… за ягодками вышла. Там, в саду остался боярышник. Давно нужно было собрать…

– Куртку дай! – резко оборвала я. Внезапно ощутила холод – колючий, злой. Он пробирал настолько, что меня ощутимо трясло, а кисти рук окоченели сразу. Или не сразу, а я только сейчас это заметила?

– Не парься, – бросил Богдан, резко дернул молнию, снял черную кожанку на меху и накинул мне на плечи. Тепло окутало сразу, еще до того, как я засунула руки в широкие рукава, которые закрывали даже кончики пальцев. Вежливость я предусмотрительно выключила, не стала спрашивать, не замерзнет ли он сам в одной майке – загорелые плечи охотника тут же покрылись гусиной кожей. – И не вздумай никого позвать, поняла? Ты же хочешь, чтобы блондиночка вернулась живой?

Эля повернулась к нам, скользнула по мне рассеянным взглядом и нерешительно кивнула.

– Иди в дом, – велела я ей. – Молчи о том, что видела. И не высовывайся.

Не хватало еще, чтобы она, придя в себя, пошла меня выручать. С нее станется. Иногда мне кажется, Эля совершенно не подготовлена к реальной жизни. Наверное, мы что-то упустили в ее воспитании, и инстинкт самосохранения в ней умер в зародыше. Эрику она, скорее всего, жаловаться не побежит, а вот сама может попытаться исправить то, что натворила.

Поэтому я постаралась улыбнуться ей – испуганной до полусмерти.

– Все будет хорошо, – пообещала ласково.

Что ты творишь, Даша?

– Идем, покажу кое-что. – Богдан по-хозяйски обнял меня за плечи и повел прочь от черного входа – туда, где, по всей вероятности, сейчас было жарче всего. К центральной аллее, ведущей к крыльцу.

Я не спрашивала, куда мы направляемся и зачем. Ясное дело, у охотника был какой-то план. Потому я шла рядом, молчала и слушала, как скрипит снег под подошвами тонких балеток. Снег сминался, лез в обувь, отчего она тут же промокла, а с ней и ноги. Валяться мне неделю с простудой. Если выживу.

Охотников действительно было много. Серая, копошащаяся масса, столпившаяся у крыльца. Напирающая на плотный купол защиты, едкая вражеская туча. Страх за собственную жизнь казался сейчас нелепым. Они не войдут в дом, твердила я себе мысленно. Не войдут.

– Я уже там был, – возразил Богдан, и я вздрогнула. – Значит, и остальные смогут.

Будто мысли прочитал… И смотрит пытливо, выжидающе. Возможно, Богдан для того и притащил меня сюда, чтобы поиздеваться! Чтобы посмотреть на мое лицо, когда охотники, наконец, нападут. Может, это доставляет ему удовольствие.

– Если был, то почему…

– Отсюда вид намного лучше.

Мы свернули влево от стены, пробираясь между деревьями, огибая охотников, и скоро нам открылся вид на крыльцо, ярко освещенное светом.

Наши воины, готовые отразить удар. Эрик в Влад на передовой, и мне казалось, Эрик едва сдерживается, чтобы не выйти за границу круга, не ударить первым.

Жрецы с приготовленными фигурками для ритуала кроту. Рядом Майя сжала кулаки, смотрит прямо в напирающую массу. Храбрится. Вокруг нее – три защитницы.

Богдан проследил за моим взглядом и дернулся в ее сторону, будто хотел дотянуться, свернуть тонкую шею и обезопасить собратьев.

– Тебе ее не достать, – сказала я. – Ее хорошо охраняют.

Он ничего не ответил, но взгляда от крыльца не отвел. Я тоже смотрела.

Ниже на ступенях застыла Полина. А позади – Гектор.

Интересно, ясновидцы умеют драться? И если да, то за кого он станет драться сегодня?

Майя перебирала пальцами в воздухе, будто пряла из невидимых нитей тонкую, невесомую ткань. Еще немного, и все охотники, ауры которых она успеет взять, будут обречены. Защита выдержит, а если нет, наши воины справятся с остальными. С теми, кто еще не понимает: мир изменился. И никогда не станет прежним.

– Радуйся, что ты сейчас не там, – тихо сказала я Богдану.

– Думаешь, я не хочу быть там?

Его глаза горели. И сам он выглядел, как тигр, готовящийся к прыжку – каждый мускул напряжен, каждый нерв взвинчен и внутри зреет лава, готовая выплеснуться на тех, кто находится рядом.

Сейчас рядом была я.

– Но ты не там, – пожала я плечами. – Почему?

Наверное, это был самый главный вопрос в ту ночь. Странно, но некоторые вопросы мы никогда не задаем из страха обнажить то, что всю жизнь учимся прятать. Слабость – ее так боятся, и чем сильнее хочет казаться человек, тем больше прячет внутреннюю мягкость. Маскирует резкими фразами, засовывает в темные шкафы обглоданные кости и делает вид, что ему все по плечу.

Я тоже когда-то так делала. Ни к чему хорошему это не приводит.

– Не знаю, – пожал плечами Богдан и отвернулся. Расслабился и больше не смотрел в сторону крыльца. Мне на секунду показалось, он очень устал, и каждое движение, будь то шаг или поворот головы, давалось ему с трудом. Некоторое время он смотрел на растущий с каждой минутой сугроб под ногами, а потом поднял на меня глаза. – Все это зря?

– Что – «все»?

– Ты здесь. Стоишь, мерзнешь, жмешься. И все равно думаешь, что права. И если кто-то из ваших сегодня умрет, будешь ненавидеть нас, да?

Я пожала плечами.

– После прошлой войны скади стало в половину меньше. За что вас любить?

Ноги замерзли окончательно, но не думаю, что именно от этого было тяжело дышать. И грудь сдавило точно не из-за холода.

Богдан подошел ко мне со спины и обнял сзади, словно старался согреть. Положил подбородок мне на плечо, и его дыхание защекотало шею.

– Знаешь, сколько наших погибает после того, как зверь касается их? – его голос, тихий, низкий, будил глубокие, резкие выдохи. Они рвались из моей груди наружу, клубились паром у губ. И я не знала, отчего дрожу: от холода или от противоестественных, но волнующих прикосновений. От страха или от возбуждения. – Люсе было девять. И ей не повезло. Один плохой день. После того, как ее… она стала другой. Начала ходить во сне, и однажды мы не уследили. С тех пор я уяснил две вещи. Первая: нельзя оставлять окна открытыми, когда в квартире живет лунатик.

– А вторая?

Мой голос дрожал тоже. Наверное, я никогда не смотрела на ясновидцев… так. Мне нужно было выжить – Влад всегда отмечал, что это главное. Сделать все, чтобы не погибнуть, использовать все способы. Принять свою природу. Жалость – для детей и слабаков. В нашем мире выживают сильнейшие.