Книга Иезуит, страница 32 – Алекс Кейн

— Ты хоть кого-нибудь подозреваешь? — спросил Роберто.

— И думать нечего, это Кальво.

— Не знаю… Раньше я за ним такого не замечал.

— Ох, уж этот ваш Андреа Кальво, — вдруг сказала девушка. — Как же он мне надоел!

— О чем ты, Клариче?

— Как ни придет, сразу ко мне, и ну меня уговаривать.

— На что? — нахмурился Роберто, пытаясь понять, о чем идет речь.

— А то вы не знаете, на что, — фыркнула трактирщица и красноречиво указала пальцем на потолок.

Друзья ошалело уставились друг на друга. Наконец Стефанио сообразил, что девушка намекает на сдающиеся комнаты второго этажа.

— Погоди, ты хочешь сказать, что он пытается тебя соблазнить?

— Ну да. Постоянно уговаривает, просто проходу не дает. Нравлюсь я ему, видите ли. Да мало ли, кому я нравлюсь.

— Эй, красавица, два глинтвейна, — крикнули из зала.

Клариче быстро налила две кружки и отошла, а Роберто с недоумением уставился на друга.

— Ты слышал?

— Не глухой, — отмахнулся Стефанио и задумался. В глазах его мелькнули озорные искорки.

— Вот что, Филин, — повернулся он к Роберто, — возвращайся в Григорианум, а мне еще надо кое-что сделать.

— Да какое там возвращайся, с ума сошел? Ведь этот ловкач и в самом деле соблазнит ее. Стефанио, точно тебе говорю, я этого не переживу. Я ее люблю, понимаешь? По-настоящему люблю.

— Я кое-что придумал. Положись на меня и спокойно иди. Не волнуйся, синьор Кальво ответит и за совращение, и за мой сгоревший трактат.

Повздыхав, Роберто ушел. А когда вернулась Клариче, Стефанио отвел ее в сторонку и долго с ней шептался. Поначалу она пыталась возражать, но вскоре улыбнулась и согласно кивнула.

Договорившись с девушкой, Стефанио отправился в богадельню.

Андреа Кальво пребывал в эйфории: непреклонная Клариче, так долго отвергавшая его ухаживания, наконец сдалась и согласилась встретиться с ним в одной из верхних комнат трактира. Впрочем, он не сомневался, что рано или поздно это случится — среди многочисленных подружек Кальво считался неотразимым кавалером.

Подходя к «Золотой форели», Андреа чувствовал радостное возбуждение. Он вошел в трактир, огляделся и направился к стойке, за которой находилась Клариче. Она застенчиво улыбнулась и указала взглядом на потолок. Кальво едва заметно кивнул и двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж, а девушка скользнула в кухню, откуда тоже можно было пройти наверх.

Поднявшись, Андреа шагнул в коридор, скудно освещенный стоящей на столике масляной лампой, и огляделся. В то же мгновение одна из дверей приоткрылась, и послышался шепот:

— Сюда!

Чувствуя сладкое возбуждение, он поспешил на зов и вошел в комнату. Здесь царила полная темнота. Кальво оглянулся, пытаясь сориентироваться, и тут почувствовал, как Клариче взяла его за руку и потянула за собой. Сделав пару шагов, он уперся коленкой во что-то твердое — это была кровать. Андреа, сгорая от желания, обхватил девушку, повалил на постель и принялся исступленно целовать. Он слышал ее тяжелое дыхание и чувствовал, как она пытается его раздеть.

Мгновенно сорвав камзол и рубаху, он навалился на нее, провел дрожащей от возбуждения рукой по ее лицу… и замер. Кожа под его пальцами была грубой и шершавой.

— Клариче?! — с недоумением воскликнул он.

Раздался характерный щелчок огнива, сноп искр на мгновение ослепил Андреа. Зажмурившись, он выждал несколько секунд и открыл глаза. В колеблющемся свете скалилось жуткое беззубое лицо улыбающейся ведьмы с растрепанными седыми волосами. Содрогнувшись от ужаса, Кальво дико закричал и рванул к выходу.

По пояс голый он выскочил в коридор, бессознательно сжимая в руке мятую рубаху. И тут…

С десяток студентов встретили его дружным хохотом. Рядом стояла Клариче и смеялась громче всех. Андреа обвел товарищей растерянным взглядом — Бантини, Надьо, Франкотти, лохматый Питти и еще не меньше полудюжины человек.

Так это было подстроено?! В бешенстве натянув рубаху, Кальво бросился к лестнице. Возле нее он обернулся и, едва сдерживая ярость, прошипел:

— Ты заплатишь, Надьо, поверь!

В том, что идея «шутки» принадлежала именно его недругу, Кальво ничуть не сомневался.

А Стефанио, проводив его взглядом, заглянул в распахнутую дверь и со смехом воскликнул:

— Элма, дорогая, ты бесподобна.

* * *

К концу 1615 года до студентов дошел слух, что Галилея собираются привлечь к суду инквизиции. Стефанио, которому ученый был очень симпатичен, позвал Роберто, Джованни, Маркантонио и еще нескольких студентов и предложил отправиться к ректору. Он прекрасно понимал, что их мнение значит мало, но все же решил рискнуть.

— Синьор Беллармино — человек авторитетный, кардинал, к тому же Великий инквизитор. Папа доверяет ему. Давайте пойдем к нему и попросим за Галилея.

Возражений не последовало. Стефанио вместе с Джованни Питти написали письмо в защиту ученого, и уже на следующий день семеро студентов пришли к ректору.

— Ваше высокопреосвященство, — начал Стефанио, — до нас дошли слухи, что синьора Галилея вызывают в инквизиционный трибунал. Мы пришли просить вас о снисхождении к профессору. Возможно, он бывает неосторожен в словах, но он талантливый ученый, сделавший для науки больше, чем кто бы то ни было…

Беллармино, пряча улыбку, пробежал глазами письмо и серьезно спросил:

— И что же вы предлагаете, братья? Попустительствовать ереси?

— Теория Коперника не признана ересью.

— Не беспокойтесь, будет, — заверил ректор.

— Однако пока это не так.

— Вы хотите сказать, что как только учение Коперника будет занесено в Индекс запрещенных книг, синьор Галилей перестанет его поддерживать? — ухмыльнулся Беллармино.

— Я хочу сказать, что странно было бы осуждать человека, который занимается тем, что разрешено.

Ректор сложил руки домиком и задумался.

— Разумно, — сказал он через минуту и продолжил, с трудом сдерживая усмешку: — Что ж, братья, мне понятно ваше мнение, я его обдумаю. Это все, что я могу обещать.

Через два месяца трактат Коперника «О вращении небесных сфер» был занесен в Индекс запрещенных книг. «Утверждать, что Земля не есть центр мира, что она движется и обладает даже суточным вращением, есть мнение нелепое, ложное с философской и греховное с религиозной точки зрения», — с такой формулировкой приговор под страхом отлучения от церкви запрещал не только издание, но даже чтение и хранение трактата.

Однако Галилей не пострадал. Инквизиционный трибунал, возглавляемый Роберто Беллармино, отнесся к ученому на удивление снисходительно и ограничился лишь предупреждением, что всякая поддержка «ереси Коперника» должна быть прекращена.