Онлайн книга «Гуд бай, дядя Сэм!»
И за которую… поплатятся! В самом скором времени! * * * Приёмная из тех, из верхних. Секретарь не из последних. Телефон – прямой. Проситель, который чёрт знает как в приёмную просочился. – Нет, он не может… он занят… у него люди… Нет, исключено… Может быть, на следующей неделе… Вы можете обратиться в пресс-службу и задать им все интересующие ваше издание вопросы. Нет, прямых интервью не даёт… Что? Что передать? Конверт? Прямо сейчас? Но для этого существует канцелярия… Конфиденциальная информация? Ну, хорошо я попробую, хотя уверена, что… Конверт был передан и вскрыт. В конверте находилась фотография. Всего одна. – Где он?! Вот этот! – Хозяин кабинета указал на конверт. – В приёмной ждёт. – Сюда его, немедленно, пока не ушёл! И отмените все ближайшие встречи. Меня нет ни для кого! – А если Белый дом? – Даже если президент. Не соединять, я ушёл, уехал, я… умер! Посетитель вошёл, сел. Бородатый, патлатый, в очках, каких-то наколках, за которыми лица не разглядеть. Потому что походы в такие кабинеты и такие разговоры никому не передоверишь, тут можно только лично. Но максимально обезличенно. – Кто вы? – Журналист. – Откуда это у вас? – Хозяин кабинета поднял фотографию. – Из моих источников, о которых я не должен распространяться. Я репортёр, информация – моя специальность, если хотите – призвание. Я ищу, нахожу… – Что находите? Что это такое? Что?! – Это? Если языком закона – совращение малолеток, может быть, даже с применением насилия, в особо извращённых формах, потому что сразу с двумя и точно не как миссионер, а очень разнообразно, с выдумкой. – Послушайте, вы… журналист… Всё это происшествие не очевидно, и если провести тщательное расследование, то еще неизвестно… – Этого я и добиваюсь. – Чего? – Официального расследования. Возможно, вы стали жертвой мистификации, или над вами кто-то подшутил, или хочет скомпрометировать вас… Всякое бывает. Но тогда тем более надо найти и допросить жертвы, свидетелей, соседей, провести экспертизы. Чему я, со своей стороны, готов всячески содействовать, освещая все подробности в средствах массовой информации. Потому что человек вашего уровня должен быть кристально честен, и любая тень, брошенная на него… – Чего вы добиваетесь? – Я уже сказал. – Ну, хорошо, давайте начистоту. Я не знаю, откуда у вас это фото, но подозреваю, что есть и другие. Потому что если кто-то готовит против меня компромат, то вряд ли он удовлетворится одним только этим фотомонтажом. «Журналист» согласно кивнул. – Да, фотографий много, и еще видео- и аудиозаписи, показания потерпевших и, простите, некоторые заборы органики, ну, вы должны понимать, вы же судья… Вот, можете посмотреть, здесь копии протоколов. «Журналист» открыл портфель, вытащил какие-то бумаги, пододвинул к судье. Тот схватил их и стал быстро листать и читать. И стал багроветь. – Я думаю, – спокойно продолжал «журналист», – если сравнить собранный биологический материал с образцами тканей подозреваемого… простите, с вашими, то можно будет легко доказать… вашу непричастность к этому делу и примерно наказать шантажистов. Или… Вы меня слышите? Судья всё слышал и всё понимал. Он понимал даже больше, чем слышал! Если бы он мог дать этому посетителю десять лет, он бы дал двадцать. Или сорок! А лучше усадил его на электрический стул! Но он не мог посадить посетителя, а тот… – Хорошо, я понял, я согласен. Это было безнравственно. Но это было по обоюдному согласию… – Тринадцатилетних девочек? – Да, их. Вы знаете, современную молодёжь, особенно под влиянием Интернета… Знаете, как они друг с другом развлекаются? Они не были девицами. И потом, это было всего один раз, и случайно. И я… я заплатил… я за всё заплатил! – шёпотом сообщил судья. – Я в курсе. Это станет отягчающим вашу вину обстоятельством. Потому что вы скрыли случившееся от правосудия, и не умолчали о нем под влиянием сиюминутных эмоций, но вполне сознательно предложили потерпевшей стороне деньги… Кстати, откуда у вас такая сумма наличными? – Это вас не касается! – Меня, согласен, не касается, но налоговую… Надеюсь, эти деньги были задекларированы? Судья сжал кулаки. Но сдержался. Потому что понимал… Устроить скандал теперь значит подставиться, и тогда этот журналист, его коллеги и копы начнут рыть. А в той папке… Нет, тут надо спокойно, надо договариваться. – Давайте считать, что я признал свою вину и раскаялся. Я действительно раскаялся! Поймите, нельзя человека за единственный в его жизни проступок, за ошибку, лишать всего. Тем более это не я, это они сами! Ну, кто бы на моем месте сдержался?! Это не по-человечески и не по-божески, толкать к пропасти оступившегося! – Единственный? – удивился «журналист». – Ну, конечно! – А как же двадцать пять лет назад, во время учёбы в университете, в Оклахоме, где вы были на практике в школе? Помните? Вы преподавали историю, и дети сильно полюбили вас, потому что вы были молоды, обаятельны и красноречивы. И вы их тоже, но не всех, а одну ученицу. Как же ее звали? Не подскажете? Багровый судья смертельно побледнел. – Вы… – Я уже говорил: я репортёр, занимаюсь расследованием разных интересных фактов и биографий. Моя профессия – это искать и находить. Я умею находить. Кстати, вы еще в скаутском лагере подвязались волонтёром… Но там не всё так однозначно… Судья вздрогнул и сдулся. Натурально – осел и скукожился в своём огромном кресле. – Что вы хотите? Деньги? Я заплачу, я заплачу больше, чем вы можете получить за свой материал. На какую сумму вы рассчитываете? Я дам вдвое. – Мне не нужны деньги. – А что, что вы хотите? – Подружиться с вами. Что? Что он сказал? Так вот в чём дело! Но тогда… Тогда это надежда! – Я, кажется, понял. У вас какое-то дело, которое вы хотите выиграть? Чтобы я повлиял на решение, на судей. Какое? Я постараюсь помочь вам. Обещаю. Я могу! – Нет, мне не нужно выигрывать судебный процесс. Я просто хочу дружить с вами. На долговременной основе. Непонятно, решительно ничего не понятно. – Вы, кажется, знаете вице-президента? Учились с ним вместе, семьями дружите? – Что? При чём здесь он? Я ничего не понимаю! Хотя начал, начал о чем-то таком догадываться. – Вице-президент? Он-то точно ни при чём. Он в вашей оргии участия не принимал, очень добропорядочный семьянин. Или нет? Просто любопытно. |