Онлайн книга «Вечная мерзлота»
Турайкин был невысокий, с небольшим пузцом и гитлеровским бантиком усов. Его бестолковые глаза под кустистыми бровями ничего не выражали, а были просто неприятные отчего-то – по нему не понять было, что он хочет на самом деле. И еще этот потрепанный черный портфель в руках. Турайкин щелкнул портсигаром, угощая: – О чем предупредить? – Белов смотрел не очень добро, не замечая портсигара. – Товарищ капитан, спецконтингент не должен знать ни маршрута следования, ни времени в пути, экипаж не должен с ними общаться. Я своим распоряжением запретил им переходить на борт «Полярного», но кухня одна, поэтому они все равно ходят… Пока он это говорил, Николь легко перебралась на баржу через фальшборт и быстро спустилась в трюм. Турайкин заметил это, застыл, соображая: – Кто эта девушка? – Наш повар, – взгляд Белова тяжелел, ему уже хотелось врезать в морду этому Турайкину. – Запретите ей общаться с ссыльными! Я уже кочегара одного вашего выгнал, он тоже из Литвы! Вы понимаете? – Да что я должен понимать? Что это за опасные люди и зачем вы их везете с конвоем? – Я вам не подчиняюсь, но вы должны знать. – Он заговорил тише. – Это особо опасные ссыльные! Все изолированы в 1949-м, родственники «лесных братьев», члены семей! А кто-то и сам по лесам бегал, только доказать не удалось. Их собрали из ссыльных поселков, начиная от Дудинки, и везем подальше. Самых отъявленных! По-хорошему, их надо было сразу в каторжный лагерь! – Женщины тоже отъявленные? – И женщины! Вы их еще не видели! – Там с грудными детьми есть… – Они сами отказались сдать их в дом ребенка. Здесь все изменники… Неожиданно из трюма раздалось пение. Кто-то громко и красиво пел романс. Белов с сопровождающим повернулись к распахнутому люку. Матрос Климов тоже перестал работать в корме, распрямился, улыбаясь. – Это он специально! – у Турайкина ходили желваки на бледном лице. – Я ему запрещал! Что за радость такая?! Сейчас еще оперу запоет… – А зачем вы их на Сариху везете? – перебил Белов. – Обустраивать спецпоселение, рыбацкую факторию будут строить. – Но там уже снег лежит… – Вы, товарищ капитан, о них не беспокойтесь. Вы их еще не знаете, узнаете, по-другому заговорите! А мне с ними жить! Строить жилье и ловить рыбу – у нас план! И дисциплина мне сейчас нужна, потом поздно будет! В трюме раздались аплодисменты. Потом тот же голос запел снова. Турайкин решительно направился на вверенную ему баржу. Все это было бы похоже на глупую комедию, а Турайкин на плохого клоуна, если бы не живые люди, сидящие в грязном трюме. Ночью Николь рассказывала Белову об аресте Нины Степановны. Раздевалась, иногда замирала надолго и рассказывала… Кокша, увидев направленный на нее автомат бойца, ничему не удивилась, вытерла руки о фартук и подставила под наручники. – Она ничего не сказала? – спросил Сан Саныч. – Нет, сунула хлеб в вещмешок и пошла. – Николь спустила один чулок и замерла. – Не взглянула ни на кого, даже со мной не попрощалась! Я думала, мы с ней подруги… – Николь юркнула к стенке и прижалась к Сан Санычу. От нее пахло посудой, которую она только что мыла. – На кухне справляешься? – Справляюсь, ребята теперь кубрик сами убирают, Егор сегодня картошку чистил… – Она помолчала. – У ссыльных продукты заканчиваются, выдали на месяц, а пока ждали нашего буксира, почти все съели. И не мылись две недели! Этот Никифор Григорьевич такая скотина, командует все время, а ничего не делает! Такой важняк! Ходит со своим дурацким портфелем или руки за спиной. Насмотрелся в лагере! Он же сам сидел недавно, а специками их зовет… дурак и все! Я ему сковородой по башке дам, он все время на кухню лезет. – А кто у них поет? – Герберт, он инженер, такой славный… – Николь захихикала. – Ты что? – Я спускаюсь сегодня, а Герберт давит вшей и тихо поет «Я встретил вас…». Знаешь, такой красивый романс на стихи Пушкина. Щелкает вшами в портках и поет! Сан Саныч улыбался на слово «важняк», вообще на то, что она, такая тонкая и нежная, так хорошо изъясняется по-русски, столько всего знает и ловко вставляет лагерные словечки, а то и мат… Он улыбался и засыпал, день получился тяжелый, через четыре часа надо было вставать на вахту. Степановна, которая еще вчера была просто хорошей поварихой, которую все любили, сейчас летела куда-то по этапу. Он все время о ней думал, вспоминал, и ему становилось понятно, почему команда звала ее «мама». Уже на другой день начались хорошие охотничьи места, несколько раз видели оленей, и в тундре, и переплывающих, но Белов не останавливался, арест кокши отбил всякое настроение, да и в трюме баржи было холодно и время от времени плакал ребенок – грудных было двое. Сан Саныч поторапливался, насколько позволяла погода. Тормозил движение Турайкин. Вообще вел себя странно – сначала сутки продержал всех в Казанцево и Карауле, потом двое суток в Воронцово. Уходил, глупо помахивая портфелем, приводил коменданта, объяснял что-то, показывая на баржу. Ссыльных на берег не выпускал, выставлял караульного, и люди бродили по палубе, с тоской посматривая на поселок. В Воронцово – они стояли вторые сутки, дело шло к вечеру – Белов не выдержал и отправился его искать. Нашел в жарко натопленной избе председателя колхоза. Турайкин, отирая пот, пил чай. Самогонка и закуска стояли на столе. Сан Саныч вскипел, а сопровождающий как ни в чем не бывало оделся, взял приготовленную для него копченую рыбу и вышел вслед за Беловым. – Куда торопитесь, Александр Александрович, все равно ждать ответа. Связь будет, – он посмотрел на часы, – через сорок минут. Я действую по инструкциям, выданным мне в управлении госбезопасности Дудинки, у меня специков семьдесят человек! Ответственность! – Турайкин был благодушен, от него крепко пахло сивухой. – В трюме, где сидят ваши ссыльные, очень холодно, Никифор Григорьевич! Там половина больные уже! Мы чего здесь ждем? – Зря вы так, товарищ капитан, я с Дудинкой связываюсь по рации! Они там все понимают, но пока решить не могут! – Да что решить? – Этого не могу вам сказать! – Я вам предлагал, оставайтесь, решайте, мы их отвезем, пусть жилье строят, рыбачат, они уже третий день на пустой баланде сидят. А вы потом с попутным транспортом… Вы что, специально их голодом морите? – Сами виноваты, у них американская тушенка была и молоко сухое! На целый месяц! А штаны видели на них?! На некоторых! Тоже американские! Вот как их государство обеспечивает, а они все сожрали и теперь голодают! Ничего, у нас вся страна голодала, пока они там под немцами гранманже кушали, пусть и они теперь… В комендатуре он, видно, тоже здорово надоел, никакого ответа на его радиограмму не пришло, комендант поднялся и попросил их выйти: |