Онлайн книга «Троя. Величайшее предание в пересказе»
|
– Так-так, – проговорил он. – Одиссей, сын Лаэрта, я угадал? Одиссей поклонился. – Мать меня предупреждала: только ты в силах отыскать меня, больше никто. – Желаешь ли плыть с нами? Вернуться во Фтию, собрать своих мирмидонян и завоевать славу для Греции? На кону наша честь, и твое присутствие – залог нашей победы. Агамемнон, Менелай, твой двоюродный брат Патрокл и великий флот ждут тебя в Авлиде. Ахилл улыбнулся. – Похоже, грядет потеха. Ифигения в Авлиде
Прибытие Ахилла и его мирмидонян неимоверно воодушевило все ахейское воинство. Пророчества знали все. Ахилл – залог победы. Он станет их вожаком, их талисманом. Необходимой была эта поддержка боевого духа: десятки тысяч маялись в Авлиде, прохлаждаясь в ожидании приказа об отплытии к Трое. Агамемнон встретил Ахилла со всем радушием, на какое вообще был способен. – Ну наконец-то можно поднять паруса и заняться делом. Но паруса поднять не удалось. Никакой флот, сколь угодно могучий, не способен плыть без ветра, а ветра не стало никакого. Ни дуновения. И игрушечную лодочку через пруд не перегонишь. Травинка не шелохнется. Судам, груженным провизией, оружием, обслугой и всем остальным необходимым на войне, требовался ветер. Несусветная глупость – воинам гнать в Трою свои пентеконторы на веслах без судов снабжения. – Калхас! – взревел Агамемнон. – Найдите мне кто-нибудь моего клятого прорицателя! Калхас низко склонился перед царем, но заговорил неохотно. – Что с тобой такое? Не томи, старик. Чего это ветра нету? Или тебе неведомо? – Ведомо, твое величие, однако… может, я тебе лучше потом скажу – наедине? – Наедине? – Агамемнон огляделся. Его старший командный состав – Менелай, Диомед, Аякс, Одиссей и царь Нестор Пилосский – весь стоял рядом. – Никаких мне тут секретов. Выкладывай. – Я… было… было явлено, что… скажем так… богиня Артемида… она вот… – Артемида? – Она, Царь людей, велела Эолу, хранителю ветров, унять морской бриз. – Но почему? Кто ее обидел? – Ну… кажется… что… что… – Может, хватит уже открывать да закрывать рот, как клятая рыба, да сказать все прямиком? Кому достало безумия обидеть божественную Артемиду? Отчаяние на лице Калхаса было очевидно, а причина его ясна по крайней мере одному человеку среди присутствовавших. – Сдается мне, – сказал Одиссей, – что Калхасу трудно произнести твое имя, Агамемнон. – Мое? Ты смеешь намекать… – Это он едва смеет намекать на что бы то ни было, когда ты эдак вот над ним рокочешь, – проговорил Одиссей. – Хочешь, чтобы он говорил, или хочешь, чтобы он устрашился до полной бессловесности? Либо одно, либо другое. Агамемнон досадливо махнул рукой. – Можешь говорить свободно, Калхас, сам знаешь. Я, может, и лаю, да не укушу. Калхас набрал в грудь воздуха. – Помнишь ли, владыка царь, как на прошлой неделе отправился ты охотиться в рощицу к востоку отсюда? – И что? – Я в свое время говорил, если помнишь, Царь людей, что та роща священна для богини… – Говорил? Не помню. И что? – Ты… ты подстрелил оленя в тот день. Превосходный выстрел, но… но олень тот, похоже, священ и для Божественной Охотницы. Она сердится, владыка. Агамемнон преувеличенно вздохнул – так вздыхают все вожди, когда желают показать, что окружены болванами и вечно обременены бедами, какие сломали бы любого, меньшего по величию. – Ясно. Понятно. Надо, видимо, принести какую-нибудь жертву, чтобы ее умилостивить, так? – Владыка разумеет верно. – Ну так отдай приказ! Я что, сам все должен делать? Что именно надо пожертвовать? Что тут приличествует? Другой олень? Бык, козел – что? Калхас теребил подол плаща и смотрел куда угодно, лишь бы не на царя. – Она не на шутку сердита, очень-очень. Действительно очень сердита. – Десять быков? Двадцать? Целую клятую гекатомбу? [100] – Все… все хуже, твое величие… богиня требует принести в жертву ни много ни мало… – Голос провидца сел до хриплого шепота, на глаза навернулись слезы. – Твою дочь. – Мою дочь? Мою дочь? Ты шутишь? Страдальческая гримаса у провидца на лице отмела этот вопрос. Повисло ледяное безмолвие. Агамемнон нарушил его вопросом: – Которую? Калхас еще туже скрутил кромку плаща. – Только подношение твоей старшей умиротворит богиню. Менелай, Одиссей и остальные поглядели на Агамемнона. Его жена Клитемнестра подарила ему трех дочерей. Электра и Хрисофемида были еще маленькие, а вот Ифигения уже приближалась к раннему женству. Слыла она умной, благочестивой и добросердечной. – Нет, – произнес Агамемнон после долгого молчания. – Ни за что. – Так, минуточку, – проговорил Менелай. – Мы все поклялись участвовать в этом предприятии. – Вот и жертвуй свою дочку! – Коварный троянский гаденыш умыкнул у меня жену и сына Никострата, – сказал Менелай. – Я уже пожертвовал изрядно. Не забудь о клятве. – Что Ифигения-то плохого сделала? – Я понимаю, это трудное веленье, Агамемнон, однако если Артемида требует… Агамемнона было не уломать. – Есть другие боги. Да хотя бы Афина. Она благоволит Одиссею и всегда на его стороне, что б ни предпринял он. Посейдон тоже за нас. И Гера. Они уговорят Зевса вмешаться. Артемида не может вечно держать наш флот. Если хорошенько подождать, все наладится. Но дни шли, а ветра не было и в помине. В жаре и духоте Авлида стала рассадником хворей. Среди греков поползли слухи, и многие пришли к выводу, что мстительная Артемида даже запустила моровые стрелы в военный лагерь. Минули недели, но ни ветер не поднялся, ни зараза не исчезла. Наконец Агамемнон сдался давлению, нараставшему со всех сторон. – Иди кораблем в Микены, – велел он Одиссею. – Идти? Да вся загвоздка-то… – Греби! Греби в Микены. Будь ты клят, прекрасно же понимаешь, что я имею в виду. Да хоть вплавь, но доберись туда. Скажи Клитемнестре, что тебе велели привезти Ифигению сюда, чтоб женить. |