Книга Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных, страница 9 – Джосайя Бэнкрофт

После примерки они с Байроном отнесли его новый багаж в помещение, которое олень называл «конюшней», несмотря на отсутствие лошадей. Однако на полу лежали кучи соломы, а на грубых деревянных стенах висели кожаные поводья. Сенлин тащил чемодан мимо одного стойла за другим, и все они были пусты. Он уже не в первый раз задался вопросом, не сошел ли Зодчий с ума. К чему, скажите на милость, лошади на вершине Башни?

Но когда они добрались до конца длинного прохода, дыша тяжело и с присвистом от витающих в воздухе частиц потревоженной соломы, он увидел, что конюшня предназначалась для других существ. Внутри стойла обнаружилась машина – большая, как фургон, и шестиногая. Ноги загибались на конце, как когти ленивца. Фары машины, установленные предположительно спереди, слабо светились.

– Наш благородный скакун! – сказал Байрон с энтузиазмом, которого Сенлин не разделял. – Зачем летать, если можно ползать?

– Ты же не всерьез, – с содроганием произнес Сенлин, осознав, что это и есть их транспорт. – Ты убьешь нас обоих.

– Уверяю, это совершенно безопасно. – Байрон сунул руку в нишу для ног водителя и включил двигатель.

Ходячая машина загудела, сначала резко. От сочленений шел легкий пар.

– Это, – сказал Байрон чересчур торжественным тоном, – последний стеноход.

– А что случилось с остальными? – спросил Сенлин, оглядываясь на пустые стойла. – Только не говори мне, что они упали.

– Не все, – сказал Байрон, похлопывая по предохранительной решетке двигателя. – Некоторые взорвались.

– Замечательно, – с шутовским весельем сказал Сенлин.

– Ты уже пытался долететь до Пелфии. Возможно, пришло время попробовать другой подход.

Перед выходом Байрон поручил Сенлину привязать багаж к стеноходу. Олень предложил сделать все возможное, чтобы не нарушить баланс машины.

– Поездка может стать немного тряской, если стеноход слишком тяжел спереди. Или сзади. Или вообще тяжел. Сделай все возможное. Скрестим пальцы!

Сенлин, уйдя в работу по привязыванию багажа, обдумывал свои шансы дожить до следующего дня, когда кто-то легонько тронул его за плечо. Он обернулся и увидел Эдит, одиноко стоящую в проходе. Подруга безрадостно улыбалась. Она расчесала темные волосы, но не убрала их в хвост, а просто заправила за уши. Фон вокруг напоминал деревенский сарай, и Сенлин подумал о прежней жизни своей подруги. Она не так уж далеко ушла от поездок верхом по сельской местности. Впрочем, как и он – от досок и книг. Странно было думать, что они никогда бы не встретились, если бы Башня не свела их вместе.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Сенлин, туго затягивая узел.

– Пришла попрощаться.

– Я рад, что ты это сделала. Я бы пришел, но Сфинкс… запретил.

– Он действительно любит запрещать, не так ли? Он тоже не хотел, чтобы я тебя видела. Байрон пришел, нашел меня и сказал, где ты.

– Удивительно.

Эдит тихо рассмеялась:

– Я думаю, что теперь мы друзья.

– Еще удивительнее. Ну, друзья никогда не бывают лишними. – Сенлин потер ладони, покрытые ссадинами от веревки.

Он пытался решить, пожать ли ей руку, или обнять, или отойти в сторону и отдать честь. Он не знал, что сказать, поэтому спросил:

– Как ты?

Она снова рассмеялась, возможно от неловкости:

– Я в порядке. Да. Все хорошо. Произошло слишком много всего, чтобы это осознать сразу. Большой новый корабль, новая рука, новая команда. И ты уходишь…

– Да, – сказал он, опустив взгляд. – Ужасно много всего. И есть еще кое-что. Похоже, моя жена снова вышла замуж.

– Правда?

– Да, за графа, который на самом деле герцог.

– Она хотела выйти за него замуж?

Рот Сенлина дважды открылся и закрылся, прежде чем он смог выдавить из себя ответ.

– Не знаю. Сфинкс запретил мне искать ее. Но я… – начал он, не зная, как закончить. Они стояли в тяжелом молчании дольше, чем хотелось бы обоим.

Наконец он откашлялся и сказал, собрав остатки самоуважения:

– Я больше не знаю, чего желать, Эдит. Я не знаю, чего хочу, чего должен хотеть и имею ли право хотеть чего-то еще. Я виню себя во всем случившемся и ожидаю, что она поступит так же. Но ясно одно: прежде чем я смогу желать или хотеть снова, я должен быть уверен, что она счастлива. Я должен знать, чего она хочет от меня, если вообще чего-то хочет.

– Я понимаю. И думаю… мы все думаем, что это правильно.

– Я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня, или ждала, или волновалась. Если я не вернусь, не теряй ни минуты на поиски. Мы оба знаем, куда ведет эта дорога.

– А мы знаем? Я понятия не имею, что будет дальше. Каждый раз, когда я была уверена в том, каким будет утро, я ошибалась. Здесь нет сезонов; нет альманаха, который бы подсказывал, что сажать, когда сеять, когда ждать дождя, когда готовиться к засухе. Иногда я просыпаюсь и вижу, что у меня другая рука. Иногда я просыпаюсь и чувствую себя другим человеком.

Она взяла его руки в свои, одну мягкую и теплую, другую твердую и холодную.

– Все, что я знаю, – в конечном итоге ни мечты, ни сожаления ничего не значат. Мы не то, чего хотим или на что надеемся. Мы – только то, что мы делаем.

Поскольку он улыбнулся этой мысли и поскольку каждое прощание в Башне могло длиться вечно, она наклонилась и поцеловала его напоследок.

Они поползли вниз по Башне. Байрон вел стеноход по коварной поверхности из камня и крошащегося раствора с помощью серебряного ручного зеркала, смотревшего за плечо. Они могли бы спуститься носом вперед, но только добавив множество ремней, и Байрон заверил Сенлина, что это было бы неудобно и тревожно. Куда приятнее отступать от небес, чем идти к могиле.

Их путешествие, начавшееся на закате, было по необходимости извилистым. Пришлось огибать выступающие статуи, фризы, вентиляционные отверстия, небесные порты, пиратские логова, солярии и обсерватории. Если бы кто-нибудь заметил, что древней машиной Сфинкса, оснащенной хваталками, управляет лакей с оленьей головой, это, несомненно, вызвало бы дальнейшие разыскания. Байрон не включал фонари машины так долго, как только мог, но, когда облака закрыли луну, у него не осталось другого выбора, кроме как осветить путь.

Они оказались неразговорчивыми попутчиками. Впечатления Сенлина о Байроне были смутными и противоречивыми. С одной стороны, олень был наделен грубым остроумием, отличался нетерпеливостью и бывал высокомерным до такой степени, что его поведение напоминало фарс. И все же, с другой стороны, Байрон нарушил приказ Сфинкса только для того, чтобы они с Эдит могли попрощаться наедине. Но о чем можно болтать с тем, кто ругал тебя за то, что ты ел кошачий корм, напечатал твой проклятый контракт и измерил шаговый шов твоих брюк?