Книга Космолёт за горизонт, страница 26 – Шурочка Матвеева

— Тогда почему их не добывают в промышленных масштабах?

— Это Скеррих. Земля святынь и горных духов.

— Ты же в это не веришь?

Они продолжили путь, только уже не друг за другом, а рядом. Ягодки пришлись кстати — как повод для беседы и для прикосновений тоже. Потому что рыжий тоже брал их с Кириной ладони, сначала двумя пальцами, потом, внезапно осмелев, прямо губами.

— Эй! — возмутилась Кира.

— Что? — голубые глаза были невинны и безмятежны.

— Я говорила, что не люблю, когда меня трогают.

— Да, — он поймал её за лямку рюкзака и притянул к себе. Не обнял, даже не наклонился, просто слегка понизил голос. — Да, говорила. Но ты не только это говорила тогда.

— Это не по-джентельменски, — усмехнулась Кира.

— А что, такое замшелое словечко снова в моде? Почему мне об этом не сказали.

— Я — лингвист. И ретроград.

Кира высвободила свой рюкзак и ускорила шаг.

— Ты очень необычная. Сначала мне показалось, что Катька притащила с собой тихую мышку-подпевалу. Такие, как она, часто заводят себе именно таких подружек. Обычно даже имена их запоминать необязательно, все они на одно лицо и поведение.

— Да?

— Ага. Можешь мне верить, у меня немалый опыт в таких вещах.

— Догадываюсь.

— Даже так?

— Да. А что здесь такого? Можно подумать, что ты или твой брат хоть немного не в курсе, какое впечатление производят ваши широченные плечи, мускулы и — главная экзотическая замануха же! — эти шикарные хаера.

Кира посмотрела на рыжего. Разумеется, он самодовольно ухмылялся. Но продолжал играть в святую простоту.

— Правда? Ты действительно так думаешь?

— И не только я, — улыбнулась Кира. — Но я не буду чесать за ушком твою и без того блаженствующую самооценку. Если ты увиваешься вокруг меня для этого, то иди лучше к Катьке. Она добрее.

Димка рассмеялся.

— Не уверен. Но… Если ты хочешь знать правду, то…

Он замолчал. Вряд ли действительно не мог подобрать слова. Скорее хотел, чтобы она заинтересованно ждала его ответа. И она ждала, так устроено человеческое сознание куда деваться. Косые лучи пронзали алые кроны. Лепестки кружились и оседали на терракотовой поверхности тропы, на камнях, мхах, и лисьих волосах Корнилова-младшего, действительно похожие на искорки. И его дурашливое выражение лица как-то совсем не вязалось с этой сказочной, изысканной какой-то атмосферой.

Чтобы не смотреть на него вовсе, Кира обогнала его и уже в спину неожиданно услышала тихий и серьёзный ответ.

— Не только для этого, Кира.

* * *

Первый настоящий привал сделали, когда восхождение сквозь заросли лхарната подошло к концу. Здесь, на немалой уже высоте деревья росли не так густо, и можно было выбрать относительно ровное и удобное место для длительной стоянки.

Они сняли рюкзаки, расстелили термостойкие влагонепроницаемые коврики. Катька что-то там пробормотала про шезлонг на антигравах, но Влад высмеял её жестоко. У него самого был с собой тканевый гамак такого же цвета, как вода в заливе. У Тони вместо гамака нашлось подвесное кресло, и он разместил его чуть ли не над пропастью.

— Ты серьёзно собираешься туда, хм, лезть? — поинтересовался Димка.

— А ты что — боишься? — с ядовитой улыбочкой отозвалась Катька и забралась в кресло сама.

Толкнулась ногой раз, второй, и кресло стало раскачиваться над бездной.

Влад Корнилов тем временем расставил на импровизированном (плоский большой камень, скатерть и салфетки) столе биоразлагаемые контейнеры с перекусом, достал неизменную флягу, стопки-непроливайки.

— Только не говори мне, что мы снова будем пить, — покачала головой Кира. — Мы же только первый день начали.

— Верно, — кивнул Влад. — Это чисто символически. У моего брата сегодня день рождения, так что… надо изобразить, что мы все его любим и поздравляем.

— Ну, вообще-то так и есть! — заявила Катька. — И любим, и поздравляем, и хотим, чтобы он оставался таким же клеевым и распрекрасным с нами дальше!

Улыбающийся во всё лицо Димка послал ей воздушный поцелуй.

— Итак, первый тост и он же последний — за моего брата, — сказал Влад. — Любимого. Единственного. Ослепительного и лучезарного. Живи долго, Димон, и будь таким же беззаботным нахалом, каким я знаю тебя с детства.

«Живи долго» — одними губами повторила Кира. Это и в самом деле было отличное пожелание. Такое, в котором содержалась вся суть любых других.

— А теперь бухать? — мило похлопал ресницами именинник. — А то с утра всё идём и идём, не жрамши, а теперь пафос и признания в любви.

Влад кивнул ему и разлил прозрачный с искорками напиток по стопкам. «Чокаться» ими было бессмысленно, но у находчивого Димки для того, чтобы изобразить правильный «дзынь!» был бубенчик. Вот с ним он и обошёл всех присутствующих, выслушивая пожелания и поздравления.

— Дабы идеальное материализовалось, — сказала Кира, когда до неё добралась очередь.

— Чего-о-о? — скорчил озадаченную мину рыжий.

— За сбычу мечт, — пояснила Кира и сама «дзынькнула» стопкой о бубенчик.

— А поцеловать? — тут же прошептал рыжий.

— Только в виде исключения, — улыбнулась Кира. — Как подарок.

Голубые глаза насмешливо сверкнули. Димка сгрёб её за талию, притягивая к себе, наклонился ближе к её лицу. Кира обхватила ладонями его виски и… Звонко чмокнула в нос.

Где-то за спиной обидно расхохоталась Катька. Судя по помрачневшему лицу рыжего — действительно обидно. Киру он отпустил сразу же, но стоял рядом с ней ещё несколько минут, смотрел, будто ждал чего-то.

— Ну, а ты чего хотел? — спросила Катька. — Ледяные сердца крепче обычных. Прежде чем разбить, надо отогреть. А ты сразу пошёл брать приступом. Иди лучше я тебя поцелую. Мне не в лом.

Он так и сделал. Бросил быстрый взгляд на Киру, мимолетный на Тони и, подойдя к Катьке, протянул к ней обе руки. Она обвила его шею, позволила вытащить себя из кресла-качели, расцеловала в обе щеки, а потом, совсем ненадолго, припала губами к губам.

Кира старалась в ту сторону не смотреть, но отчего-то не получалось.

«Дура, ты что ревнуешь?» — Ринкиным отчего-то голосом возопило подсознание.

Это было странно, было неправильно, по-детски глупо, но — это было так. Видеть загорелые Катькины руки на Димкиных плечах, длинные ноги, обхватившие его бёдра, то, как он несёт её в этой непристойной позе к гамаку, как вместе с ней падает туда… Это было неприятно. Почти больно. Будто её, Киру не только обокрали, но и вмешали во что-то грязное, пропитанное несвежими массажными маслами и дурацкими цветами с гнилостным душком, что на Астре всегда дарили возлюбленным в День Сердец.