Книга Темная сторона Хюгге, страница 42 – Дорта Норс, Хелле Хелле, Йенс Блендструп, и др.

Он идет впереди нее через двор. Она хватает с поленницы книгу про лошадей и семенит за ним. Он открывает дверь, входит в дом и закрывает ее за собой. Глупо заходить вслед за ним внутрь. Придется отправиться восвояси и вернуться через несколько дней. Она открывает дверь.

И заходит в крошечную прихожую, стены которой плотно усеяны крючками с висящим на них инструментом. Крутая лестница без перил ведет к двери на чердак. Она слышит, как он что-то делает в глубине дома. Она идет туда, входит на кухню. Потолок там низкий, столы тоже. На подоконнике растет бегония. Пепельница с лежащей в ней трубкой для курения гашиша. Здесь, на кухне, он кажется великаном. Он делает вид, что не замечает ее, наливает воду в кофеварку, набирая ее несколько раз чашкой под краном, каждый раз ему приходится носить ее через кухню, при этом он считает вслух: три – четыре – пять. По стенам кругом висят листки бумаги в полиэтиленовых кармашках. Они напоминают те, что они с Томасом когда-то вешали в комнате Мальте, пока он еще жил с ними, с текстом вроде: «Открой окно, выключи свет и ложись спать». На этих она, например, читает: «Кофе четыре полных ложки – четыре чашки воды – нажать на красную кнопку». Х.Х. нажимает на красную кнопку.

– Я не приглашал тебя в дом, – говорит он.

У нее саднит в горле, и болит голова. Еще минуту назад этой боли не было, но теперь она появилась. Она листает книгу о лошадях и находит фотографию лошади светло-гнедой масти.

− Вы таких держите? – спрашивает она.

Он бросает взгляд в книгу, резкое движение видящим глазом, запоздалое стеклянным. Стеклянный глаз затем соскальзывает вниз, в гнойную кашицу, и неясное чувство, наверное, сочувствие, сочувствие его беспомощности, пронизывает ее.

– Я держу фиордовую породу, – говорит он. – А это хафлингер.

– Ах, да, – говорит она, – вот же, здесь подписано.

Он ставит чашку на стол у окна. После чего отрывает кусок бумажного полотенца, складывает его, открывает жестяную банку и достает небольшое, сухое печенье. Отодвигает стул, садится, макает печенье в кофе и откусывает кусочек.

– Я не в восторге от того, что Мальте приходит сюда, – говорит она.

– Тогда тебе нужно лучше следить за своими детьми.

Он подносит чашку к губам и пьет, шумно втягивая в себя кофе.

– У меня не получается, – говорит она. – Поэтому я и пришла к вам. Мне не хотелось бы, чтобы Мальте продолжал сюда приходить.

– Мы с ним похожи.

– Нет, – говорит она. – Нет! Вы должны ему сами сказать, чтобы больше не приходил.

Он встает из-за стола, выливает остатки кофе. У нее закрадывается подозрение, что он не слышит, что она ему говорит, что в его голове, за зрачками, между ушами происходит какой-то свой процесс, он над чем-то работает. Уши у него заостренные и длинные, с отвисающими мочками.

Он молча возвращается в прихожую, и она идет за ним. Он открывает перед ней дверь и жестом предлагает уйти. Она не двигается с места.

– Вы должны сказать ему, чтобы не приходил, – говорит она.

Он делает шаг в ее сторону, с лицом, таким же непроницаемым, как и раньше.

Она резко отшатывается и тут замечает старую коричневую сумку Мальте. Сумка лежит под лестницей, наполовину расстегнутая и полупустая.

– Где Мальте? – спрашивает Лисбет.

– Не знаю.

– Вы знаете. Он же где-то здесь.

Он теребит уши и качает головой.

– Он забыл ее у меня, – говорит он, хватает ее и выталкивает за дверь. В замке поворачивается ключ.

– Откройте! – кричит она и стучит в дверь.

Но он не открывает. Подождав немного, она садится на крышку колодца.

Она не уходит. За то время, что она была в доме, в низине снова собралась стая серых птиц. Времени почти три часа, пошел снег. Негустой. Снежинки такие легкие и сухие, что кажется, будто они не падают, а висят в воздухе. Но на поленницах лежит снег, и на крышах, везде. Холод прокрадывается в нее, но она не двигается с места, и понемногу к ней приходит спокойствие.

И тут появляется Х.Х. Он идет в ее сторону через двор с чашкой кофе в руке. Останавливается перед ней. Окидывает ее взглядом.

Потом протягивает ей чашку, и она делает глоток замерзшими губами.

– Где ваша собака?

– Я запер ее в конюшне.

– Она больше не лает.

– Она получила команду перестать.

– Вы про тот звук, который вы издали, после чего она немедленно замолчала тогда?

– Да, так она обучена.

– Почему вы не спустили ее, когда я пришла?

Он молчит. Она поворачивается и смотрит на него.

– Вы могли ее спустить. И избавились бы от меня.

Она не может добиться от него ответа. Птицы поднимаются в воздух. Доносится хлопанье крыльев. Темнеет, наступают сумерки. Они выползают из кустов. Птицы взлетают и садятся снова, перелетают с одной кроны на другую, как будто волны перекатываются с дерева на дерево, и все это время они кричат, и их крики – тоже волна.

– Вы завтра куда-нибудь пойдете? Прогулять лошадок?

Он кивает.

– Куда?

– По этой дороге, – отвечает он. – Потом к фьорду.

– Мальте пойдет с вами?

– А, вот оно что, пойду-ка я обратно в дом.

– Не могли бы вы остаться? Я не сделаю вам ничего плохого.

Он не смеется, но в нем появляется какая-то смягченность, напоминающая смех.

– Ты так заболеешь, – говорит он и садится рядом, спиной к ней.

– Расскажите мне о Мальте, – просит она. – Чем он занимается, когда бывает у вас?

– Ухаживает за лошадьми.

– Он помогает вам по дому?

– Немного.

– Давайте ему всякие поручения. Ему не повредит.

Он ничего не отвечает.

– Он живет у вас? – спрашивает она. – Ночует здесь все время?

– Ммм…

– Можно мне взглянуть на его комнату?

– Нет, – говорит Х.Х.

Она подставляет ладонь и ловит падающую снежинку. Та напоминает зернышко, круглое, крошечное зернышко. Оно не исчезает, лежит на перчатке. Лисбет сидит, выставив перед собой руку, на которую опускается снег.

– Вы так тоже заболеете, – говорит она. 

* * *

Лисбет лежит в постели и чувствует себя больной в большей степени, чем это есть на самом деле, и более уставшей, чем это есть на самом деле. Случалась у нее и усталость посерьезнее, чем сейчас, и болела она тяжелее, чем сейчас, хотя у нее и температура под сорок. Она дремлет, просыпается, потом снова дремлет, напряженная и горячая. Окно приоткрыто, и когда струя свежего воздуха тихонько пробегает по ней, она жадно вытягивается ей навстречу, но лежит, не двигаясь. Днем ей нужно к врачу, который сделает ей укол пенициллина, но в данную секунду она не может даже пошевелиться.