Книга Чушь собачья, или Мир на поводке, страница 10 – Юстас Шпиц

– Привычно грабить ларьки? Вов, ты с волками всю жизнь живешь или что?

Я прыгнул на спинку сиденья и постарался как можно поумнее посмотреть ему в глаза. Он занервничал.

– Эй, а что, по-твоему, приличие такое? А что сейчас в рамкх? Кто их шире раздвинет – тот и выиграл. Страну рстягивают по углам, а она все не лопаэтса. И пока не лопаэтса – надо тоже потянуть.

Я был очень скептически настроен.

– В тебе проснулся философ.

– Ну, так ты со мной?

– Смотря что придется делать.

– Будешь на шухере стоять. Есть у нас один ларечек. Там продавщица с писклявым голосом. В лицо я ее не видел, но не думаю, что она окажет серьезное сопротивление.

Когда Вова идет на дело – его нельзя отговорить. У него есть талант: он думает, только когда ищет в центре города где пописать, а в остальное время доверяет своему ветру, который только и знает, что дуть и завывать в его гениальной голове. Его центр по принятию решений – как ветряная мельница.

И вот день икс. Солнечный калининградский день. Мы с Вовой у ларька. Сверху над окошком – упаковки от презервативов с аппетитными силиконовыми дамочками с идеально гладкой кожей. Вспоминаю, и пробирает ностальгия.

– Эй, а ну выходи с кассой, – он тычет в дырку пистолетом, – мы тут вдвоем, порвем тебя на куски, так что если жизнь дорога…

Окошко нового русского капитализма не испугалось Вовиного пистолета.

– Я ЩАС ТЕБЯ ПОРВУ!

Я бы никогда не женился на такой даме, ведь голос – это половина успеха при обольщении, и даже красивые коленки не помогут даме, как и округлые бедра, если уши режет ее тембр. А тембр у нее был такой, словно кто-то играл на флейте и половину воздуха выдыхал мимо, но флейта все равно сопела на предельно высоких нотах.

Но когда открыли дверь ларька, мы поняли, что попали. Вместо женщины нас встретил амбал в два метра ростом, с очень маленькой головой и огромными руками. За два шага он был уже у Вовы. В один присест Вова был в тридцати сантиметрах над землей.

– Ти чо, пугать меня решил?! А НУ ПОШЕЛ ВОН! И пистолет оставь.

Мы смотрели на него не отрываясь. Он – на нас. Этот амбал начал краснеть. У Вовы стали дрожать коленки. Я по обыкновению высунул язык и ловил свежий воздух. И тут амбал почувствовал, что чего-то не хватает.

Он сказал загробным голосом:

– Я – Бульдозер.

И тут я понял, что Вова попал. Мой фирменный захват клыками в ляжку. Бульдозер заверещал, выпустил из лап Вову. Пока амбал разбирался со мной, Вова забежал в ларек и украл пачку презервативов. Бежали мы порознь, слушая в спину упреки о нашей профессиональной преступной некомпетентности. Амбал вдогонку кинул мне банку консервов, и я с гордостью нес ее у себя в зубах.

Мы остановились, сели на чистую лавку. Рассматривая непонятно откуда взявшуюся пачку кондомов, Вова рассуждал:

– Ну, хоть в безопасности остались.

– Вов. Так нельзя жить. Надо заняться чем-то серьезным.

– Эй, и что ты мне предлагаешь? – Вова собрался и медленно проговорил эту фразу.

Я в третий раз за день посмотрел на университет.

– Стать студентом, Вов.

Он поперхнулся, и я принял это за согласие.

А консервы оказались на редкость вкусными.

Великий университет имени Иммануила Канта. Неформальный центр Калининграда. Пора взяться за ум и поступить в вуз. Университет назван в честь великого философа. Вот он бы обрадовался, когда узнал, что даже у пса есть возможность рационального познания. Но не дожил каких-то пару столетий, бедняга.

Я впервые познакомился с профессором Почень примерно через неделю после нашего комичного ограбления. Профессор вышел из университета и сразу же заметил меня и Вову, услышав, как мы разговаривали на улице. От моего голоса у него чуть ли не напряглись подтяжки, на которых сидели брюки. Он только в газетах о таких псах и слышал. Это потом оказалось, что профессор всегда удивленный и взъерошенный. Он был увлеченной натурой.

И тут Тупин опять взялся за свое. Волосы на его голове встали дыбом, очки сползли от пота. Я насторожился. А профессор тем временем нас поприветствовал:

– О, говорящий пёс! Здравствуйте!

– Здравствуйте, я – Юстас.

– А я – профессор Почень.

И тут вмешался Вова. Он вытер пот рукавом, взял себя в руки и промямлил:

– Эй, Юстз, давай отойдем.

– Сейчас, две минуты, у моего друга когнитивный диссонанс. Профессор, как вас там? Печень? Почки?

– Почень. Для вас просто профессор.

Мы отошли. Вова неумело закурил. Красный «Мальборо». Вова любил понты, и эта странная любовь потом, как ни странно, помогла ему. Глаза его метались, в его голове созрела Идиотская Мысль. В такие моменты мне кажется, что у него тоже есть свой Блек У. Вайт О, например.

– Двай грбанем его! Он же профессор! – он сжимал и разжимал ладони.

– Боже ты мой, какой же ты бываешь тупой, Вова.

Я развернулся и пошел в сторону профессора. Когда Владимир попытался разбежаться и, как мне показалось, наброситься на Поченя, я прыгнул сзади и укусил его за бок. Мой второй фирменный захват. Он повалился. Укусил я его не сильно, но явно отрезвил.

Профессор даже не заметил нашей небольшой потасовки. Он наблюдал за травами. Его медитативному состоянию можно было только позавидовать. Профессор был наедине с вечностью, пока я катался на асфальте вместе с Тупиным. Я решил сказать профессору все как есть.

– Профессор. У вас есть совесть?

– Здравствуйте, для начала.

– Здравствуйте.

– Как ваше имя? – он нагнулся и протянул мне руку.

– Юстас.

– Приятно. Вы явно не Canis lupus familiaris ^[3]. Я профессор Почень.

– Приятно. Так у вас есть совесть?

– Это очень важный вопрос. Конечно. А у вас?

– У собак она развита не меньше, если не больше, чем у людей.

Вова к этому моменту лежал на асфальте и думал о Высшем. Профессор украдкой взглянул на него и добавил:

– Это прекрасно. У индивида обязательно должна быть совесть, чтобы быть разумным.

Я не знал, что ответить. Ветер развивал его шевелюру, острый нос прорезал пространство в направлении института. И тут я понял, с кем на самом деле встретился.

– Получается, вы – настоящий профессор? – я сделал акцент на последнем слове.

– Верно. Докторскую степень защитил недавно.