Книга Чушь собачья, или Мир на поводке, страница 17 – Юстас Шпиц

Даже если ты киргиз или мордовец, в Америке и Европе ты русский. Нас отличают взгляд и умение одновременно слушать и говорить. Первое – от незнания чужого языка, второе – от любви к своему. И как ни странно, русский здесь много кто знал. Хотя бы пару фраз.

Мы остановились в пригороде Нью-Йорка. Местные бомжи, кстати, меня удивили:

– Tvoyumat’?

– Вы знаете русский?

– What? It’s too hot. ^[6]

Он обжегся об бургер. Везде одни бургеры. Если ты начал с бургеров – закончишь в лучшем случае пиццей.

И я решил устроиться ее разносчиком.

Юля успешно устроилась преподавателем русского. Ее работа не сильно отличалась от той, что была в Калининграде. Я же продолжал рассекать на своем мотороллере, разрезая воздух Манхэттена своим модным собачьим шлемом в форме акулы, и развозил пиццу.

На второй день своей работы я встретил того, кто явно не умеет выбирать маскировку.

– Так, распишитесь здесь… Боже ты мой! Джонни Депп!

– Боже ты мой! Говорящий пёс!

– Джонни, мы же с тобой знакомы.

Как сейчас помню. Сидим мы с ним, с Джонни Деппом, в баре, пьем пиво. Это было в столице, рейс Москва – Лондон. Он мне такой: «Юстас, а почему ты пёс? Ты ж вроде нормальный парень».

Я ему отвечаю: «Джонни, ты это говоришь всем говорящим псам, которых встречал в своей жизни?»

Он опешил, улыбнулся, и дальше мы пили свое пиво молча, но это молчание означало, что он принял меня как ЧЕЛОВЕКА.

А сейчас? У него что, правда так много говорящих псов, что он меня не узнал?

– Точно знакомы. Ты – это говорящая собака – Юстас, разносчик. А у тебя в лапах – моя пицца с морепродуктами и с чили, и без оливок, которые я ненавижу.

– Да, Джонни. Распишись и дай мне денег.

– Нет, коль уж пошла такая затея, то грех будет не показать тебя моему другу.

И тут из дома выходит Тим Бёртон. По пояс голый и с марсианскими знаками в полторса. Из самого обычного дома, где скорее ниггеры выращивали бы траву или хранили оружие, чем жили Тим Бёртон и Джонни Депп, заказывая у меня пиццу.

Бёртон был мне очень рад:

– О, говорящий пёс! Я давно хотел снять о тебе фильм. Разрешишь?

– И вам добрый вечер.

– Добрый, добрый, моя шерстяная наркотическая мечта! Скажи, Джонни, а когда меня отпустит – он будет дальше разговаривать?

– Да, и даже когда ты утром пойдешь в церковь и тебе будут читать молитву о всеобщем спасении, он будет сидеть на лавке у входа и говорить «ТИМ!!! Я ПРИВЕЗ ТЕБЕ ПИЦЦУ! ХВАТИТ ТРАТИТЬ ВРЕМЯ НА НУДНЫЕ СЦЕНАРИИ, ИДИ ЛУЧШЕ ПОЕШЬ».

– Да, Джонни, я понял.

– Тим, – вмешался я в разговор, – скажи, для кого ты снимаешь в последнее время фильмы?

– Для себя.

– А почему люди должны это смотреть?

– Ну, так ты же не человек, тебя-то что это волнует?

– Ясно. Я до сих пор боюсь Эдварда Руки-Ножницы.

– И правильно. Тебя бы он вместе с ушами постриг. Уж больно они вкусные. Кстати, Джонни, во второй пицце есть свиные ушки, как я просил?

– Есть, я проверил. Ну что, Юстас, мы тебя не видели, я тебя не видел, по рукам, по деньгам, дуй в свою пиццерию и возьми пятьдесят баксов сверху.

Какой щедрый. И если вдруг появится фильм про говорящего пса от Тима Бёртона, знайте, что я точно подам на него в суд и выиграю.

Потому что пятьдесят баксов за идею сценария – это все-таки маловато.

От кофейной гущи закладываются сантехнические трубы. Мокрая чернуха. Сейчас проще стать мужчиной и начать самому исправлять поломки, чем вызывать втридорога тех, кто сам только недавно стал мужчиной.

Но пиццу всегда было удобней заказывать. Русская пицца – скорее пирог, часто влажный и долго остывающий.

Но пицца в Америке – это другой разговор. Они раскатывают тесто так же усердно, как раскрывают парашют своей культуры, который упал на весь мир. Культура по телефону. Закажи и выбери что тебе нужно.

Но друзей по телефону не заказывают. Они или молча приходят, или звонят перед тем, как прийти. Приглашать – не вариант. Они сами приходят. Но в Америке у нас с Юлей нет друзей, и поэтому приходится только напрашиваться.

Мой визит к Мистеру и Миссис Смит обернулся роковым знакомством. Роковым не только для ковра, который наши американские соседи пылесосят от моей шерсти. Каждый оставляет свое.

– Вы знакомы с мистером Чаком, Юстас?

– Нет, а кто это?

– Вы говорили, что увлекаетесь литературой. Вот мистер Чак тоже ею увлекается.

Вошел он, и я сразу понял, о ком она говорит. Этот парень, судя по слухам, написал «Бойцовский клуб».

– О, говорящий пёс! Привет. Я бы о вас написал, если бы вы разрешили.

– Пожалуйста, но я сам о себе напишу.

Пауза.

– Юстас, а как вам в голову пришла идея стать писателем? Вы же собака. А как вам в голову пришла идея разговаривать?

– Так же, как вам пришла в голову идея «Бойцовского клуба» и раздвоения личности главного героя. Пришла, и все.

– Но согласитесь, в фильме это выглядело сногсшибательно.

– Да, жалость, которую испытываешь вначале к Эдварду Нортону, добавила миллион к кассовым сборам.

– Из вас определенно что-то выйдет, Юстас, и до встречи с вами я отказывался верить, что у разговаривающих собак есть чувство юмора.

– Оно появляется, когда сублимируешь желание кусать и метить все вокруг. Иначе меня бы просто усыпили.

Мы допили чай и разошлись по домам. Юле бы не понравился Чак. Она бы сказала, что он слишком грубый и странный человек. А из странностей Юля принимала только говорящих собак, и то не всех, а только тех, которые приятно пахнут.

А я пах приятно и никогда не потел. Ведь я же пёс.

Дядя Максима – очень серьезный человек. С ним нельзя спорить. Но когда споришь по делу – его уважение бывает очень ценным.

Человек-Шик, он редко появляется на встречах без своей пассии. Каждый раз – с новой. Его вкус был причудлив, и порой я был шокирован красотой девушек, которые были с ним, а порой был шокирован их мужественностью, широтой плеч и низким голосом.

Но он говорил, что такие девушки самые озорные и что их тоже можно и нужно любить.