Онлайн книга «Архивы Блэквуда. Незримые»
|
Успехами на профессиональном поприще Хьюго был обязан жене, она была его музой, вдохновением. Дочь его наставника, она воспитывалась в очень образованной семье. Умная и вместе с тем предприимчивая, Орлеана отличалась невероятным честолюбием, которого с лихвой хватило бы на двоих, и ждала от мужа великих свершений. Все эти годы он не мог нарадоваться своему счастью и с первого дня брака старался оправдать ее доверие. Орлеана словно светилась изнутри, и Блэквуд обожал ее всем сердцем. Если бы не общительная натура супруги, ее умение располагать к себе людей, Хьюго обходил бы их стороной и сам бы не закатывал светские рауты. Именно под влиянием Орлеаны он искал знакомства с персонами незаурядными и харизматичными, вроде Джона Ди. Орлеана Блэквуд обладала, как нынче модно говорить, «мужским интеллектом»; иногда, в обществе, супругу приходилось просить ее держаться скромнее; наедине же они вели разносторонние дискуссии, оканчивавшиеся глубоко за полночь, пили вино при свете свечей. Орлеана питала слабость к выдающимся личностям, и, пока другие жены предпочитали – разумеется, по настоянию супругов – беседовать исключительно с прекрасным полом, она наслаждалась компанией ученых мужей. Блэквуд ревновал. Орлеана превратила его в собственника, хотя вины в том нет никакой. В человеческой природе заложено желание обладать красотой, превозносить добродетель и оберегать самобытность. Ди как-то сказал, что Орлеана родилась не в то время и «значительно опередила эпоху». В разговоре с Хьюго она списала комплимент Ди на банальную вежливость, однако Блэквуд чувствовал: ей очень польстила столь высокая оценка ее достоинств. Теперь у него сердце кровью обливалось при виде страданий жены. На ум постоянно приходил зловещий сеанс: Блэквуд опасался, что невольно навлек беду на свой семейный очаг и возлюбленную. Тщетно он напрягал память, силясь восстановить картину событий той ночи – рассудок словно заволокло пеленой. Блэквуд помнил, как вернулся домой на рассвете и сонная Орлеана потянулась к нему за поцелуем… Едва их губы соприкоснулись, любимая отпрянула, ощутив привкус горелого олова. Наутро Орлеана жаловалась, будто до сих пор ощущает во рту гарь; напрасно Блэквуд ломал голову в попытке найти правдоподобное объяснение случившемуся. Однажды вечером к Блэквуду нагрянул Талбот, в неизменной монастырской шапочке и с пытливым взглядом исподлобья. – Чудище, – поведал он Блэквуду за чаем. – С мордой волка и медвежьими лапами. – Талбот, успокойтесь, – пытался вразумить гостя Хьюго. – Я видел его. Видел краем глаза, он повсюду. Во мраке. За деревом. В соседней комнате. – У вас жар. Талбот поднес ладонь Блэквуда к своему лбу: – Холодный, как речной камень. Тень, скользнувшая в постель, ледяная влага. – Тогда помутнение рассудка, – произнес Блэквуд, отнимая ладонь. – А еще запахи, – продолжил Талбот. – Все кругом пропахло сыростью. – Эдвард, мне казалось, вы с призраками на короткой ноге. – Считаете меня шарлатаном? – Ну зачем так грубо. Скорее, фокусником. Ну согласитесь, эти ваши пророчества, трансы… Талбот уставился в полупустую чашку: – У вас не найдется портвейна? – Боюсь, что нет. Орлеана давно не выходила за покупками. Она нездорова. – Надо мной по-прежнему довлеет полынь, выпитая нами в ту ночь. Не могу доверять собственным глазам… собственным мыслям… Блэквуд кивнул, в глубине души он разделял страхи Талбота. – Тьма пробудилась. Гость отхлебнул чая и, скривившись, швырнул чашку вместе с содержимым в раковину; брызнули осколки. – Гниль, – пробормотал Талбот. – Всюду гниль. Блэквуд понюхал свой напиток. В нос ударила вонь. Даже чайные листья испортились. – Хьюго! – позвала Орлеана; толстые стены приглушили крик. Талбот испуганно встрепенулся. – Моя жена, – пояснил Блэквуд, спешно направляясь в спальню, расположенную через две двери. – Наверное, ее потревожил шум. Орлеана сидела на кровати, сама не своя от ужаса. – Талбот заглянул в гости и нечаянно разбил чашку. Но любимая не слушала. Ее взгляд был прикован к гобелену, который она собственноручно повесила три месяца назад. Изящную перекрестную вышивку в бордовых, золотистых и зеленых тонах Орлеана приметила в лондонском магазинчике погожим летним днем и сразу решила украсить ею спальню. Блэквуд посмотрел на гобелен, но ничего любопытного не заметил. – Нет, Хьюго, за ним. – Рот Орлеаны исказился в безмолвном крике. Блэквуд склонился над супругой, взял ее за подбородок, однако она по-прежнему не сводила глаз с гобелена. – Мне… мне его снять? Орлеана не ответила и словно погрузилась в глубокий транс. – Снимем его, и весь разговор, – решительно произнес Хьюго, берясь за рамку. В следующий миг гобелен сам собой рухнул вниз. Блэквуд отпрянул. Перед ним маячила стена – гладкая, обычная стена. – Теперь видишь? Он обернулся, но Орлеана уже откинулась на подушку и закрыла глаза. – Любимая… – Хьюго вновь склонился над ней, гладил по лицу, перебирал пальцы, однако Орлеана крепко спала и не думала просыпаться. Охваченный дурным предчувствием, Блэквуд поспешил на кухню, где застал Талбота, нервно расхаживающего взад-вперед. – Что у вас стряслось? Блэквуд сгреб гостя за плечи: – Срочно отправляемся к Ди. Облаченный во все белое чародей пересек огромный вестибюль относительно быстрым и бодрым для преклонного возраста шагом. – Напротив, мы достигли грандиозного, ошеломительного успеха, – возразил он, выслушав все опасения и тревоги. – Сумели проникнуть за завесу сверхъестественного. Он двинулся было к библиотеке, но Талбот решительно преградил ему путь: – Нет, только не туда! Куда угодно, но не в библиотеку. Ди укоризненно глянул на него, как родитель на капризного ребенка: – Эдвард, Эдвард, а еще сферомант! Неужели ты испугался собственных убеждений? Потупившись, Талбот замотал головой: – Мне видится всякая чертовщина. Ты должен разбить магический кристалл. – Дойти до последней черты и струсить. Какая досада! – обратился Ди к Блэквуду. – Ладно, идемте. Он повел их в обсерваторию, сквозь стеклянный потолок темнело ночное небо. Блэквуд нервничал, ему не терпелось вернуться к Орлеане. Его бедная жена осталась дома одна-одинешенька, без присмотра. |