Онлайн книга «Синий бант»
|
– Я посмотрю, что ты писал до этого. Юня с неохотой выпустил лист из рук. Ну, так и есть. Подписанный контракт. Майя вздохнула. Прости, фиолетовая печать. У матери с сыном это, видимо, семейное. – Ты взял ее со стола? – мягко спросила Майя. Сын довольно кивнул. – Это папина бумага. И, боюсь, папа расстроится… что ты на ней решал свои задачки. Малыш засопел. – Сильно расстроится? – Юня явно обдумывал сложившееся положение. – Ругаться будет? – Не будет, – вмешался в разговор Михаил Львович. А потом вытащил из пачки чистый лист бумаги. – Давай-ка, Илюша, писать письмо Деду Морозу. Ты буквы-то все знаешь? – Все! – гордо ответил Юня. – Только когда пишу, я их путаю иногда. – Ничего, – Михаил Львович сел за стол, а внук тут же устроился у него на коленях. – Вместе, поди, справимся. Майя потихоньку убрала испорченный контракт в шкаф. Папа, разумеется, не стал ругаться. Спокойно и терпеливо объяснил сыну, где лежит чистая бумага и что именно ее надо брать, если понадобится что-то написать. Похвалил письмо Деду Морозу. А рояль в квартире Королёвых появился спустя три месяца. 16–8-16
Оркестр Большого готовился к репетиции. Два музыканта из группы первых скрипок негромко беседовали. Один из них был штатным сотрудником, второго пригласили на замену вместо внезапно заболевшего скрипача, и он волновался. Сегодня его прослушивание. Может быть, удастся попасть в оркестр Большого. Хотелось бы. – Сегодня же Королевна выходит из отпуска, – голос штатного скрипача звучал с явными нотками зависти в голосе. – Наверное, загорелая и в новых дорогущих шмотках. – Королевна – это кто? – музыкант, претендовавший на место в Большом, жадно впитывал любую информацию. – Втора [11], – охотно стал делиться информацией его собеседник. – Замужем за каким-то олигархом, дирижер в ней души не чает. Говорят, ее готовят в первые скрипки. А, да вон она. С самим. В зал вошла пара – седой мужчина в круглых очках и красивая темноволосая женщина. Дирижер что-то эмоционально говорил ей, она внимательно слушала и кивала. Молодой мужчина узнал ее. Но ни обдумать, ни как-то среагировать уже возможности не было. Вторая скрипка пожала руку первой и заняла свое место. Дирижер положил ноты на пюпитр и поднял руки. Репетиция началась. * * * – Здравствуй, Майя! Ну кто так здоровается – из-за спины? Она остановилась и обернулась. В первые секунды не поняла, кто это, даже нахмурилась. А потом он усмехнулся, и Майя узнала. Перед ней стояло позабытое прошлое. И нет уже давно тех чувств, что Влад когда-то вызывал, – страх, отвращение, паника. Ей нет никакого дела до человека, который смотрел на нее и ждал ответа. Но ни поприветствовать, ни тем более пожелать здоровья ни малейшего желания не было. Ограничилась кивком. – И в самом деле королевна, – Влад продолжал улыбаться. – Ты знаешь, что тебя так зовут за глаза в оркестре? – Знаю. Повисло молчание. Майе было нечего сказать ему. И вообще – ей надо спешить. Но едва сделала попытку развернуться, ее настиг вопрос. – Мы сегодня вместе играли, знаешь? Я планирую поступить в Большой. – А я-то думала, кто это так безбожно фальшивил в секции первых скрипок? Она не видела со стороны, как на секунду исказила ее лицо гримаса презрения. Она не видела, а собеседник заметил. Но показно расхохотался: – Все еще не можешь простить меня, Маечка? Нехорошо говоришь, зло. – Это не мое мнение, а маэстро. Я бы на твоем месте не рассчитывала на место в оркестре. Он перестал даже улыбаться. – Если женщина ведет себя как стерва, этому есть причина. Все еще со своим старичком? Как он? Сколько ему – сорок пять, пятьдесят? Видимо, уже не в состоянии удовлетворить молодую жену? Наверное, схожее чувство испытываешь, если на улице, в публичном месте, увидишь справляющего физиологическую нужду человека. Брезгливость. – Считается, что музыка оказывает облагораживающее влияние на человека, – говорила она медленно. Чтобы стоящий напротив услышал и понял все точно. – С тобой-то что не так? Может, ты не человек? Или дефективный? Инвалид? Как ты живешь с такой грязью внутри? – Он и в самом деле стал ей так омерзителен, что Майя поняла: достаточно слов. И все же, развернувшись, добавила: – Ты не стоишь пылинки с его пиджака. Телефон, переведенный на время репетиции в беззвучный режим, сейчас, когда Майя села в машину, показал пять непринятых от Светланы Егоровны. Звонки от секретаря мужа были не такой уж и невиданной редкостью. Но пять подряд… Что-то холодное заворочалось в районе солнечного сплетения, пока она слушала гудки. Всего три. А потом там взяли трубку. У Ильи великолепно вышколенная секретарша – безо всякой свистульки вышколенная. И сейчас она говорила предельно четко. Только факты. Что случилось, когда случилось, какие предприняты меры. Майя задала лишь один вопрос. Прилагая серьезные усилия, чтобы голос звучал внятно. – Что сказали врачи? Предынфарктное. Пред-мать-его-инфарктное. Серебристый «мерседес» резко рванул со своего парковочного места у Большого. Май спешила к Июлю. Мимо скверов, домов, станций метро, площадей, тормозя только на светофорах и срываясь с места на зеленый. Грубо нарушая скоростной режим. Кажется, мелькнул в зеркалах заднего вида синий проблесковый маячок, но она не сбавила хода. Может быть, это не ей. А если ей – плевать. Правила созданы для того, чтобы их нарушать. В совсем особых случаях. У нее был особый случай, и Майя нарушала все правила. Врач в больнице тоже пытался говорить с ней о правилах. Что нельзя. Что режим. Правила не внушали Майе никакого пиетета даже в детстве и юности. А уж сейчас… сейчас ее не остановила бы и стена. Медики вздохнули и проводили к палате, перед дверью дав строгий наказ не волновать пациента. Да уж не извольте беспокоиться. В палате зеленые стены и того же оттенка жалюзи на окне. Наверное, этот цвет должен внушать спокойствие. Но именно из-за него лицо лежащего на высокой кровати человека кажется совсем лишенным красок, присущих лицам живых людей. Нездоровая зеленоватая бледность. И открывшиеся на ее появление глаза. Измученные. Семисантиметровые шпильки вздумали Майю предать и покачнуться. Пресекла. Все пресекла и задавила в себе. Дрожь в ногах. Ком в горле. И острое желание упасть на колени перед высокой кроватью и разрыдаться. |