Книга Не спи под инжировым деревом, страница 25 – Ширин Шафиева

– Давай делить добычу. – Ниязи обвёл рукой подношение мертвецу и быстро добавил: – Чур, «Мартини» мой!

– Да на здоровье, – хмыкнул я. – Терпеть его не могу. И вообще – мне как-то не хочется есть то, что полежало на могиле.

– Не так уж долго оно лежало, – возразил Ниязи. – Пакета нет у тебя случайно?

Пакета у меня не было.

– Бутылку я ещё в руках понесу, а вот пряники… – и Ниязи со скоростью, которой позавидовало бы само пламя, пожрал все пряники. Шоколад он рассовал по карманам, и мы двинулись прочь, сопровождаемые обиженным карканьем маленькой вороны.

– Не видать бабёнке секса, не видать, – весело напевал Ниязи, пока мы шли.

– По крайней мере, не с ним. – Я кивнул на карман джинсов Ниязи.

– Слу-ушай, друг! – Ниязи алчно впился маленькими цепкими пальчиками в моё плечо. – А не обшмонать ли нам всё кладбище? Вдруг кто-то ещё оставил где-нибудь питьё и пищу или ещё что-то полезное?

– Нет, – твёрдо ответил я. – Этого ты не заставишь меня делать.

– Ну ладно. – Ниязи разочарованно пожал плечами.

Мы выбрались на дорогу и благополучно дождались автобуса.

– Вернёмся к нашему участку, – деловито заговорил Ниязи, когда мы с комфортом разместились в почти пустом автобусе. Я полулежал, прислонив голову к дребезжащему окну, и смотрел на потоки дождя, которые омывали стекло, превращая ускользающий пейзаж в картину импрессиониста. Хотелось ехать и ехать и никогда не останавливаться. Наверное, если бы меня спросили, куда попадают люди после смерти, я бы ответил, что единственное, чем может быть утешительно посмертие, – это бесконечная дорога в горизонт, бегущие мимо образы, остающиеся за спиной тревоги и сожаления и огромный мир впереди. Ожидание прибытия, но никогда не само прибытие. Процесс, но не результат. Предвкушение счастья, но не само счастье, ибо то, что свершилось, теряет остроту и вкус.

– Ты что, спишь? – Ниязи потряс меня за плечо. – Тебя тут Саялы ищет.

– Где – тут?

– Да пишет мне в Вотсаппе.

– Тебе? – насторожился я.

– Не могла до тебя дозвониться. Наверное, когда мы в склепе были.

– Зачем тебе-то писать? Разве ты сторож мне?!

– Откуда я знаю? – Ниязи попытался вернуть диалог в нужное ему русло: – Так что, берём участок?

Я посмотрел на него волком. Зачем она ему пишет?!

– Ладно, – смилостивился я до поры до времени. – Бери, если тебе так приспичило.

– Отлично, – Ниязи расслабленно откинулся на спинку сиденья.

Когда мы доехали до центра города, дождь закончился и сквозь тучи с виноватым видом выглянуло солнце. Я позвонил Сайке, договорился о свидании и отпустил Ниязи на все четыре стороны (ну, или это он меня отпустил).

Мой приятель очень расторопно произвёл покупку, как будто заранее к ней готовился. Что-то было странное в гладкости, с которой производился весь этот розыгрыш: за два дня Ниязи раздобыл и тело, и землю. Возможно, это являлось знаком того, что мы на верном пути. В тот же день на моей страничке в Facebook, а также на официальной страничке нашей группы появилось объявление о похоронах, которые должны были состояться завтра. Когда я поставил маму перед этим фактом, она долго голосила, предупредила – «халву варить сам будешь», а потом нацепила фартук и начала её варить.

– Квартиру прибери! – крикнула она мне из кухни. – А то народу понабежит, а у нас бардак! Стыдно!

Я призвал на помощь Сайку, и вместе мы привели квартиру в приличный вид.

– А соседям вы что скажете? – задала Сайка закономерный вопрос, который мне – о, ужас! – почему-то не пришёл в голову. Чёртовы соседи! Они же знают, что я жив! Меня посетило странное желание позвонить Ниязи, пришлось мне себя одёрнуть. «Соберись, позорище, – сказал я себе. – Сам не в состоянии что-то придумать?» Оказалось, что в состоянии. Идея пришла мне в голову, когда мой взгляд упал на вложенную между двумя стёклами книжного шкафа детскую фотографию, на которой я был с отцом.

– Скажем, что хороним моего отца.

– Астагфируллах! – воскликнула шокированная Сайка.

– Ну пусть он хоть раз мне пригодится, – продолжал я её шокировать. – Типа он умер, а, кроме нас, никто его хоронить не собирается. Тогда соседи даже присутствовать не захотят. И маме будет приятно. Все в выигрыше.

– Уффф. Всё равно – няися нетоды ^[14].

– Тоды, тоды, – успокоил я её и зашёл в кухню, чтобы посвятить маму и Зарифу в свой план. Мама назвала меня чудовищем, Зарифа скорчила гримасу – не то улыбнулась, не то выразила неодобрение.

– Завтра ведите себя естественно, и всё будет в порядке.

– Я боюсь запутаться, кого мы всё-таки хороним, – сказала мама.

– Официально мы хороним меня. Для соседей, которые меня видят живым каждый день, мы хороним моего отца, – терпеливо объяснял я. – А на самом деле мы хороним незнакомого мужика и делаем тем самым благое дело, потому что больше его никто хоронить не хочет.

– Ой, доиграешься ты, – снова предупредила меня мама, остервенело помешивая халву в тазу. – Соседи все припрутся к нам на похороны. Вот тут-то нас и того…

Всё-таки нужно было позвонить Ниязи.

– О соседях не беспокойся, – сказал он в своей удивительной манере, заставлявшей безоговорочно верить ему. – Они ничего не заметят. Я устрою это.

– Но как?

– Я знаю как. И не такое проворачивал. Не твоя это печаль.

Утром я проснулся с лёгким ощущением, что всё ещё сплю, до того это было странно – проснуться в день собственных похорон. Я гадал, придёт ли кто-нибудь. Сочтут ли нужным мои бывшие одноклассники и ребята из университета отменить свои дела на сегодня и прийти проводить в последний путь музыканта-самоубийцу? Не раскроется ли наша афера? Вдруг хлипкая лестница провалится во время выноса тела, и все увидят, что это вовсе не я покоюсь на хрупких плечах моих друзей-музыкантов? Так страшно мне не было даже на вступительных экзаменах, когда стоявшая рядом со мной мама причитала, что, если я не поступлю, все деньги, потраченные на репетиторов, будут являться ей в страшных снах, а я отправлюсь в армию. В армию, правда, я всё равно отправился, четыре года спустя, и отлично провёл время без маминых бесконечных придирок и приставаний, хотя ради этого пришлось пожертвовать парой зубов, которые разрушились из-за авитаминоза.

Группа пришла в восемь часов, как мы и договаривались. Ниязи явился позже и привёз из морга тело. В доме сразу стало как-то неуютно, гостиная, где мы положили завёрнутого в кяфан ^[15] покойника, выглядела чужой.