
Онлайн книга «Моя темная Ванесса»
– Я понимаю, о чем ты, – сказала я. Он поднял взгляд. В его очках отражались блики. – Я вроде как чувствую, что все это предрешено. – Все это, – повторил он. – Ты имеешь в виду то, чем мы с тобой занимаемся? Я кивнула: – Как будто я для этого создана, что ли. При этих словах его губы начали подрагивать, словно он изо всех сил старался сдержать улыбку. – Иди закрой дверь, – сказал он. – Выключи свет. В воскресенье перед рождественскими каникулами я позвонила домой по платному телефону в комнате отдыха «Гулда», и мама сказала, что ей придется забрать меня во вторник вместо среды. Это означало лишний день каникул – лишний день без Стрейна. Мне и без того сложно было проводить без него выходные; я не знала, как выживу три недели, так что от этой новости у меня словно земля разверзлась под ногами. – Ты меня даже не спросила! Нельзя просто взять и решить забрать меня на целый день раньше, даже не спросив. – Моя паника набирала обороты, и я с трудом сдерживала слезы. – У меня есть обязанности. Важные дела. – Какие дела? – спросила мама. – Господи, чего ты так расстроилась? В чем проблема? Прижавшись лбом к стене, я перевела дыхание и выдавила: – Я не могу пропустить встречу клуба писательского мастерства. – Ах, это. – Мама выдохнула, как будто ожидала чего-то посерьезнее. – Ну, я приеду только после шести. Успеешь сходить на свою встречу. Она что-то надкусила и захрустела, пережевывая. Меня бесило, что во время наших разговоров она ест, прибирается или одновременно переговаривается с папой. Иногда она брала трубку с собой в туалет, и я понимала это, только когда слышала шум слива. – Не знала, что тебе так нравится этот клуб, – сказала она. Я вытерла нос грязным рукавом толстовки. – При чем тут нравится или не нравится. Я должна серьезно относиться к своим обязанностям. – Хмм. – Мама снова что-то откусила, и оно снова захрустело у нее на зубах. В понедельник, когда мы со Стрейном сидели в темной аудитории, я не позволяла ему себя поцеловать. Я отворачивалась и отодвигала от него ноги. – Что не так? – спросил он. Не зная, как объяснить, я покачала головой. Казалось, его приближающиеся каникулы совсем не беспокоят. Он о них даже не упоминал. – Если не хочешь, чтобы я тебя трогал, я не обижусь, – сказал он. – Просто скажи, чтобы я перестал. Он наклонился ко мне, посмотрел мне в лицо, пытаясь разглядеть его выражение в потемках. Я видела, как поблескивают его глаза, потому что он был без очков, – с тех пор как я сказала, что они вонзаются мне в лицо, он снимал их перед поцелуями. – Как бы мне этого ни хотелось, я не умею читать твои мысли, – сказал он. Он прикоснулся к моим коленям кончиками пальцев, ожидая, не шарахнусь ли я в сторону. Я не пошевелилась, и тогда его ладони прокрались выше по моим ногам, по бедрам, легли мне на талию. Колесики стула скрипнули, когда он привлек меня к себе. Я вздохнула, прижалась к нему. Его тело походило на гору. – Просто мы так долго еще не сможем этим заниматься, – сказала я. – Целые три недели. Я почувствовала, как он расслабляется. – Так вот из-за чего ты надулась. Я начала плакать из-за того, как он рассмеялся, – словно подумал, что я веду себя нелепо. Но Стрейн решил, что я так расстроилась оттого, что буду по нему скучать. – Я никуда не денусь, – сказал он, целуя меня в лоб, и назвал меня чувствительной. – Как… – Он умолк и нежно рассмеялся. – Хотел сказать, как маленькая девочка. Иногда я забываю, что ты и есть маленькая девочка. Еще крепче прижавшись к нему лицом, я прошептала, что чувствую себя неуправляемой. Мне хотелось услышать в ответ, что он чувствует то же самое, но он только продолжал гладить меня по голове. Может, ему и не требовалось это говорить. Я вспомнила, как его голова лежала у меня на коленях в тот день, когда мы впервые поцеловались, как он простонал: «Я тебя уничтожу». Ну разумеется, он был неуправляем; позволить себе такое может только тот, кто кубарем летит вниз. Он отстранился, поцеловал меня в уголки рта. – У меня есть идея, – сказал он. За окнами лежал снег, отражающий достаточно света, чтобы я могла разглядеть его улыбку, морщинки, появившиеся вокруг его глаз. Вблизи его лицо казалось раздробленным, огромным. На переносице у него виднелись вмятинки от очков, которые никогда не исчезали. – Но ты должна пообещать, что согласишься на мое предложение, только если на сто процентов уверена, что этого хочешь. Окей? Я шмыгнула носом, вытерла глаза. – Окей. – Что, если после рождественских каникул… скажем, в первую пятницу по возвращении… – Он втянул в себя воздух. – Что, если бы ты пришла ко мне домой? Я удивленно моргнула. Я ожидала, что однажды это случится, но все казалось слишком быстрым, хотя, может, и нет. Мы целовались больше двух недель. Я ничего не ответила, и он продолжил: – По-моему, было бы здорово провести время вместе за пределами этой аудитории. Можем поужинать, посмотреть друг на друга при свете. Было бы весело, правда же? Меня тут же охватил страх. Я бы хотела не бояться и, пожевывая щеку, изо всех сил пыталась логикой отогнать тревогу. Я боялась не его, а скорее его тела – его размера, ожидания, что я буду с ним что-то делать. В классе мы могли только целоваться, но у него дома случиться могло что угодно. Могло случиться очевидное. То есть секс. – Как я вообще туда доберусь? – спросила я. – А как же отбой? – Выберешься из общежития после отбоя. Я могу подождать тебя на парковке за зданием и увезти. А утром верну тебя так рано, что никто ничего и не заподозрит. Я все еще колебалась, и его тело одеревенело. Его стул отъехал назад, подальше от меня, и по ногам мне задул холодный сквозняк. – Я не собираюсь на тебя давить, если ты не готова. – Я готова. – Не похоже. – Я готова, – настаивала я. – Я приду. – Но ты этого действительно хочешь? – Да. – Правда? – Да. Он пристально посмотрел на меня, его сверкающие глаза подрагивали. Я еще сильнее закусила щеку, думая, что, может быть, он не станет на меня злиться, если я сделаю себе достаточно больно и у меня снова брызнут слезы. – Послушай, – сказал он. – У меня нет никаких ожиданий. Я буду счастлив просто посидеть вместе на диване и посмотреть кино. Мы даже не будем держаться за руки, если не захочешь, окей? Важно, чтобы ты никогда не чувствовала давления. Только так я смогу себя простить. |