Книга Моя темная Ванесса, страница 30 – Кейт Элизабет Расселл

Собираясь на работу, я накуриваюсь. Стрейн звонит, когда я иду в отель. В руке у меня вибрирует телефон, на экране высвечивается его имя, и я останавливаюсь посреди тротуара, не обращая внимания на других пешеходов, словно туристка. Я подношу телефон к уху, и кто-то задевает мое плечо – девушка в джинсовой куртке; нет, две девушки в одинаковых куртках, брюнетка и блондинка. Они идут, держась за руки, об их копчики ударяются рюкзаки. Наверное, это старшеклассницы, удравшие погулять по городу в обеденный перерыв. Задевшая меня брюнетка оглядывается через плечо.

– Извините, – лениво и неискренне бросает она.

– Ты меня слышала? – говорит в трубку Стрейн. – Я сказал, что меня реабилитировали.

– То есть ты в порядке?

– Завтра вернусь в свой класс. – Он смеется, словно не может в это поверить. – Я был уверен, что мне конец.

Я стою на тротуаре, все еще не отрывая взгляд от удаляющихся по улице девушек, от их раскачивающихся волос. Он возвращается в класс. Ему опять все сошло с рук. Меня переполняет разочарование, как будто я хотела увидеть его крах. Злость захватывает меня врасплох. Возможно, я просто накурилась; мой разум падает в кроличью нору чувств. Надо завязать с курением перед работой. Надо повзрослеть, отпустить, жить дальше.

– Я думал, ты обрадуешься, – говорит Стрейн.

Девушки исчезают в переулке, и я выдыхаю, хотя не заметила, что задерживала дыхание.

– Я рада. Конечно, рада. Это замечательно. – Я ступаю вперед на нетвердых ногах. – Для тебя это наверняка облегчение.

– Больше чем просто облегчение. Я уже пытался смириться с мыслью, что проведу остаток жизни в тюрьме.

Я еле удерживаюсь, чтобы не закатить глаза, – как будто он каким-то образом может меня увидеть. Неужто он и правда думает, что его, белого мужчину, выпускника Гарварда с правильной речью, могут посадить? Его страх кажется безосновательным и несколько наигранным, но, может быть, критиковать его жестоко. Он был в панике, на грани гибели. Он заслужил право на мелодраму. Мне не понять, что значит столкнуться с такой опасностью. Он всегда рисковал больше, чем я. Хоть раз прояви сочувствие, Ванесса. Почему ты вечно такая злая?

– Можем отпраздновать, – говорю я. – Я отпрошусь на субботу. Тут открылся новый скандинавский ресторан, от которого все в восторге.

Стрейн втягивает в себя воздух.

– Не уверен, что это удачная мысль, – говорит он. Я открываю рот, чтобы предложить что-то еще – другой ресторан, другой день, приехать в Норумбегу, чтобы ему не пришлось ехать сюда, – но он добавляет: – Мне сейчас нужно соблюдать осторожность.

Осторожность. Я прищуриваюсь на это слово, пытаюсь понять, что он имеет в виду на самом деле.

– За встречу со мной тебе ничего не будет, – говорю я. – Мне тридцать два года.

– Ванесса.

– Никто не помнит.

– Конечно, помнят. – От нетерпения его слова звучат резко. Он не должен объяснять, что даже в тридцать два года я по-прежнему запрещена, опасна. Я живая улика его самого худшего поступка. Люди меня помнят. Потому-то он и оказался на грани катастрофы, что люди помнят.

– Нам лучше какое-то время не видеться, – говорит он. – Пока все не уляжется.

Сосредоточившись на дыхании, я перехожу улицу к отелю, машу рукой парковщику, стоящему на въезде в гараж, и горничным, которые глубоко затягиваются сигаретами в переулке.

– Ладно, – говорю я. – Если ты этого хочешь.

Пауза.

– Я этого не хочу. Просто так надо.

Я открываю дверь в лобби, и в лицо мне дует жасминово-цитрусовый сквозняк. Они буквально заливают духи в вентиляцию. Предполагается, что этот запах придает сил и освежает чувства; благодаря вниманию к таким мелочам наш отель и считается роскошным.

– Это к лучшему, – говорит он. – Для нас обоих.

– Я на работе. Мне пора.

Не прощаясь, я кладу трубку. Этого хватает, чтобы я на миг почувствовала себя победительницей, но, как только я устраиваюсь за своим столом, дыра у меня в животе пускает корни и расцветает в унижение – при первой же возможности меня снова оттолкнули, выбросили, как мусор. Точно так же он поступил, когда мне было двадцать два, когда мне было шестнадцать. Эта правда так горька и мучительна, что даже я не могу подсластить ее до съедобности. Он только хотел убедиться, что я буду молчать. Он опять меня использовал. Сколько раз? Когда до тебя наконец дойдет, Ванесса?

Я открываю на Фейсбуке страницу Тейлор. Меньше часа назад появилась новая публикация: «Сегодня школа, которая когда-то обещала заботиться обо мне и защищать меня, приняла сторону насильника. Я разочарована, но не удивлена». Развернув ветку комментариев, я вижу коммент с двадцатью лайками: «Мне очень-очень жаль. Ты можешь предпринять что-то еще или это конец?» От ответа Тейлор у меня пересыхает во рту.

«Это ни в коем случае не конец», – пишет она.

В перерыве я выхожу в переулок за отелем и выуживаю со дна сумочки мятую пачку сигарет. Прислонившись к пожарному выходу, я закуриваю и принимаюсь копаться в телефоне. Вскоре поблизости слышится шарканье по тротуару, шиканье, приглушенный смешок. Подняв взгляд, я вижу девушек, которых встретила по дороге на работу. Они стоят в дальнем конце переулка. Блондинка держит брюнетку за предплечье.

– Иди спроси ее, – говорит блондинка. – Давай.

Брюнетка делает шаг ко мне, останавливается, скрещивает руки на груди.

– Простите, – говорит она. – Можем мы, эмм… – Она оглядывается на блондинку, которая подносит ко рту кулак, ухмыляясь из-под обшлага джинсовой куртки.

– У вас не будет сигаретки? – спрашивает брюнетка.

Я протягиваю две, и девушки торопливо подходят ко мне.

– Они немного залежались, – говорю я.

Все окей, говорят они. Супер. Блондинка скидывает с одного плеча рюкзак, достает из переднего кармана зажигалку. Они прикуривают друг другу, втягивают щеки, вдыхая дым. Вблизи я вижу стрелки у них на веках, крошечные прыщики вдоль линии роста волос. Рядом с девушками их возраста – волшебного возраста, который Стрейн научил меня обожествлять, – я словно становлюсь им. Во рту у меня теснятся вопросы, призванные их задержать. Я изо всех сил стискиваю зубы, чтобы эти вопросы остались внутри: как вас зовут, сколько вам лет, не хотите еще сигарет, пива, травки? Нет ничего легче, чем представить, каково было ему – отчаявшемуся мужчине, готовому дать девушке все, чего она захочет, лишь бы ее удержать.

Уходя прочь по переулку, девушки благодарят меня, оглядываясь через плечо. Теперь, когда у них в пальцах зажаты сигареты, их порывистость уступает место ленивой холодности. Покачивая бедрами, они сворачивают за угол, бросают на меня последний взгляд и исчезают.

Я пристально смотрю на место, где они скрылись. Закатное солнце отражается в вытекающей из мусорного бака струйке воды, в ветровом стекле припаркованного фургона с включенным мотором. Я гадаю, что видели девушки, когда смотрели на меня, почувствовали ли, что нас что-то связывает? Не потому ли они решились стрельнуть у меня сигарету, что поняли: несмотря на мой возраст, я на самом деле одна из них?