Книга Свободное радио Альбемута, страница 35 – Дик Фрэнсис

— У вас хорошие художники. И исполнители мне по вкусу. Согласитесь, работать здесь куда увлекательнее, чем в адвокатской конторе или нефтяной компании.

— А можно взглянуть на ваши стихи?

— Ну конечно.

— Вы не поете, когда играете на гитаре?

— Разве что чуть-чуть. Так, мурлычу себе под нос.

— Позвольте пригласить вас на ленч?

— Но уже половина четвертого.

— Может быть, выпьем чего-нибудь?

— Мне вести машину. Стоит мне выпить, и я почти ничего не вижу. Во время болезни я вообще ослепла. На стены натыкалась.

— А чем вы болели?

— У меня был рак. Лимфома.

— Сейчас с вами все в порядке?

— Ремиссия. Я прошла лучевую терапию и химиотерапию. Ремиссия наступила полгода назад, как раз перед завершением курса химиотерапии.

— Замечательно.

— Врачи сказали — если я проживу год, то смогу прожить еще пять, а то и десять лет.

Так вот почему у нее такие тонкие ноги, вот почему она выглядит такой слабой и усталой…

— Простите, — промолвил я.

— Болезнь меня многому научила. Я хотела бы служить церкви. Может, со временем епископальная церковь станет посвящать женщин в духовный сан. Сейчас это кажется странной идеей, но к тому времени, когда я закончу университет и семинарию, все может измениться.

— Я восхищен вами, — сказал я.

— В прошлом году в разгар болезни я ослепла и оглохла. Я и сейчас принимаю лекарства, предотвращающие приступы. Еще до ремиссии метастазы распространились на позвоночник и проникли в мозг. — Она помолчала и добавила спокойно, задумчиво: — Доктор сказал, что медицине не известны случаи, когда больной с такими метастазами выживает. Он сказал, что напишет обо мне статью, если я проживу еще пять лет.

— Вы удивительный человек.

— В медицинском смысле — да. Во всем остальном… я только и могу, что печатать и стенографировать.

— Вам известно, почему вы вошли в состояние ремиссии?

— Врачи и сами не понимают. Думаю, это из-за молитвы. Я говорила, что меня исцеляет Бог. Я говорила это, когда не могла ни видеть, ни слышать, когда из-за препаратов приступы следовали один за другим, ноги отекали, волосы… — Садасса умолкла в нерешительности, затем продолжила: — Волосы выпадали. Я носила парик. Он и сейчас у меня сохранился — на всякий случай.

— Я хотел бы угостить вас. Или подарить вам что-нибудь.

— Подарите авторучку. Мне трудно удержать в пальцах обычную шариковую — они такие маленькие, а у меня очень слабая правая рука, вся правая сторона еще слабая. Хотя слабость проходит, я чувствую.

— Перьевую ручку вы можете держать?

— Могу. И могу печатать на электрической машинке.

— Впервые вижу такого человека, как вы, — сказал я.

— Думаю, вам повезло. Парень, с которым я встречаюсь, говорит, что со мной скучно. И дразнит — зануда, зануда, зануда.

— Не похоже, что он вас очень уж любит.

— Да я у него на побегушках: и то, и се, и по магазинам хожу, и шью… Почти все, что на мне, я сшила сама. Так гораздо дешевле, я уйму денег сэкономила.

— С деньгами у вас неважно?

— Всего-то пособие по инвалидности. Хватает только за квартиру заплатить. На еду почти не остается.

— Боже мой, я угощу вас обедом из дюжины блюд.

— Я мало ем. Аппетита нет. — Тут она заметила, что я оглядываю ее с головы до ног. — Во мне девяносто четыре фунта. Доктор говорит, что надо набрать до ста десяти — моего нормального веса. Я всегда была худой. И родилась недоношенной — почти самым маленьким ребенком в округе Орандж.

— Вы и сейчас живете в Орандже?

— В Санта-Ане, возле храма Мессии. Это моя церковь. А священник в храме — отец Адамс, самый лучший из всех людей, кого я знаю. Пока я болела, он все время был со мной.

Мне пришло в голову, что наконец я нашел человека, с которым можно говорить о ВАЛИСе. Но потребуется время, чтобы узнать ее поближе, тем более что я женат.

Я дошел с Садассой до магазина канцелярских товаров, подобрал подходящую авторучку, а затем мы распрощались — до поры.

Разумеется, я мог поговорить обо всем с моим другом, писателем-фантастом Филом Диком. В тот же вечер я рассказал ему об ИИ-телетайпе, напечатавшем «Португальские Штаты Америки». Он счел это весьма важным.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Фил, придя в немалое волнение. — Твой помощник связывается с тобой из параллельной вселенной. С другой Земли, где история пошла отличным от нашей путем. Там не было ни протестантской революции, ни Реформации. Их мир, видимо, разделен между двумя главными католическими странами — Испанией и Португалией. А наука развивалась как подспорье религии и служила ее целям, а не целям светским, как на нашей Земле. Все говорит за это: помощь, окрашенная религиозным чувством, приходит из некоей вселенной, из какой-то Америки, находящейся под властью первой великой католической морской державы. Все сходится.

— В таком случае могут существовать и другие миры, — предположил я.

— Бог и наука работают вместе, — увлеченно произнес Фил. — Неудивительно, что этот голос кажется таким далеким. Неудивительно, что тебе снятся электронные усилители, глухие и немые люди — они наши дальние родственники, которые прошли иной путь развития… А что, может выйти неплохой роман.

Так Фил в первый раз усмотрел в моей истории нечто полезное для него как писателя; или по крайней мере впервые признался в этом.

— Похоже, объясняется мой сон, который показался мне бессмысленным, — сказал я.

Мне снились стоящие в ряд чаны для рыбы, переполненные тухлой водой. Мы пристально смотрели в один из них — первый в ряду — и видели, как у дна разевают рты и умирают от нечистот несчастные живые твари. Мы — огромные фигуры, глядящие вниз, — подошли к следующему чану и увидели, что вода в нем чище; в придонной тьме мы различали рачков и маленьких крабов. Во сне мне внезапно пришло в голову, что мы наблюдаем наш собственный мир. Я был одним из крошечных крабов, живущих у дна чана за гладким камнем. «Смотри», — произнес кто-то огромный и невидимый рядом со мной. Он взял небольшой блестящий предмет, какую-то безделушку, и опустил его в чан, приблизив к маленькому крабу — то есть ко мне. Краб опасливо высунулся из-за камня, ухватил блестящую штуку клешнями, осмотрел и вновь нырнул в свое укрытие. Я уже было подумал, что он навсегда скрылся вместе с добычей, но не тут-то было: вскоре он показался, неся нечто взамен полученного. Мой огромный сосед объяснил, что мы имеем дело с видом живых существ, отличающихся честностью: они не просто берут, а совершают обмен, то есть имеет место не воровство, а бартер. Мы оба восхитились этой совестливой разновидностью жизни. Все время я не переставал понимать, что я сам и есть это существо, за которым наблюдает некая высшая форма жизни.