Книга Шипы и розы, страница 40 – Лана Каминская

Из-за стола все трое поднялись одновременно; Тим едва успел подставить мачехе руку, чтобы та могла на неё опереться.

– Я провожу вас, – заботливо произнёс он, а миссис Мерит оставалось только до слёз в глазах восхищаться «наивоспитаннейшим молодым человеком», как про себя она окрестила Тима.

Лестница закончилась быстро, и Малеста не заметила, как оказалась на втором этаже рядом с дверью в отведённую ей спальню.

– Можно уже перестать притворяться. – Леди Андервуд высвободила руку и коснулась пальцами дверной ручки.

– Не поверите, но сейчас я действую от чистого сердца.

– В его чистоту мне с трудом верится.

– К обитателям этого дома у меня слишком много вопросов, а благодаря вашей неуклюжести мы остались здесь на ночь. В этом и кроется причина моей благодарности – не более.

– И почему я в который раз позволяю вам собой пользоваться?

– Может, вы, наконец, чувствуете, что виноваты передо мной?

Малесту чуть не захлестнуло негодование. И он это говорит после того, как вытворил с ней чёрт знает что да ещё непристойно выразился о ней в письме своему приятелю?!

– Виновата? – Леди Андервуд искусно скрыла волнение. – В чём же? Впрочем, не желаю знать. Весь этот разговор лишён смысла. Особенно в такой час.

– Полностью разделяю ваше мнение, что для меня впервые. Боюсь даже представить себе, что будет дальше, если не прошло и недели, а я уже начинаю соглашаться с вами в таких мелочах.

– Дальше мне придётся терпеть вас вплоть до окончания скачек в Аскоте, а потом вы, надеюсь, оставите меня, но перед этим вернёте мне мою вещь.

– Какая у вас бурная фантазия!

– Или я найду другой способ, как её вернуть, и он вам не понравится.

– Давайте обойдёмся без нелепых угроз. Мы только начали ладить друг с другом, и я даже стараюсь вести себя, как положено, а вы... Любое ваше действие приведёт к вашему же позору. Вы этого хотите? Чтобы о вас судачило общество?

– Больше всего на свете я хочу сделать то, что до меня никто никогда не делал: заставить вас извиниться передо мной.

– В таком случае давайте отложим ваши планы на завтра. Сегодня я хочу разобраться с тем, что наплела нам ваша престарелая приятельница. Сладких снов, матушка, спите спокойно и не вставайте с кровати без крайней необходимости. Ведь, если не будете беречь ногу, пропустите Аскот и лишитесь возможности лицезреть меня там весь день с утра до позднего вечера. А ещё не сможете разделить со мной отвратительнейшее тёплое шампанское, безвкусный обед и...

Перед носом Тима захлопнулась дверь.

Прислонившись спиной к стене, Тим закрыл глаза и облегчённо выдохнул. Простояв так с минуту, вяло улыбнулся своим мыслям и медленно побрел в сторону той комнаты, в которой спать уж точно не собирался. Задвинув щеколду на двери, снял пиджак, расстегнул пуговицы на жилете и прямо в обуви повалился на кровать.

Он лежал так с час или два, дремал понемногу, но снова и снова дёргался, открывал глаза, часто моргал и прислушивался к шуму внизу, который постепенно сходил на нет, а вскоре и полностью стих, когда уставшая прислуга разбрелась по своим каморкам и крепко уснула.

Однако Тим выходить из спальни не спешил. Тёплая постель и загадочный полумрак, создаваемый светом лишь двух свечей и месяца за окном, разморили настолько, что голову от подушки было не оторвать. Клятвенно пообещав самому себе, что подремлет ещё не более получаса и затем уж всенепременно отправится скрупулёзно изучать пристройку, где обитала Бетси, Тим повернулся на бок и, широко зевнув, в который раз за ночь закрыл глаза...

Из многочисленных наблюдений известно, что отношение большинства людей к ночному шуму проходит по категории осмотрительного невмешательства. Миссис Мерит, например, могла бы безоговорочно примерить на себя это утверждение, вот только именно в эту ночь она спала так сладко, что даже мышь, шуршавшая за стеной и обычно являвшаяся причиной бессонницы пожилой леди, была не в состоянии нарушить ровного сна старушки. Но кто знает, как бы миссис Мерит  подпрыгнула от страха на кровати, будь прошедший день менее насыщен событиями и менее утомителен. Зато Тимоти Андервуд не без удивления для себя узнал, что скроен из более крепкого материала, чем изначально думал.

Звук, который заставил Тима открыть глаза и выскочить из полудремы, донёсся откуда-то снизу, возможно, даже с улицы. И звук тот был слишком навязчив и подозрителен, чтобы Тим мог так легко его игнорировать.

Сев на кровати, Андервуд тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и снова вслушался в ночь. Странное скрежетание не замолкало. За ним последовало подозрительное шебаршание, а потом вдруг резко наступила тишина. И та тишина поселилась везде: от погребов до крыши. Но это почему-то Тима не убедило.

Выскользнув из-под одеяла и сунув ноги в холодные ботинки, Андервуд приоткрыл дверь комнаты и вышел в тёмный вестибюль. Его спальня, как и все соседние, находилась на втором этаже, но дверью выходила не к парадной лестнице, а к той, что вела к длинной оранжерее, в которой запутаться было легче, чем в Кносском* лабиринте. Именно около этой лестницы, прислонившись к перилам, Тим и застыл, как статуя.

Слабо-слабо из чёрного провала вестибюля снова донёсся непонятный звук. Словно опять что-то зашелестело в темноте, и даже как будто лязгнула цепочка и скрипнул засов. По спине Тима пробежал холодок. Скрип повторился, и Андервуд, мысленно жалея, что не захватил с собой хотя бы кочергу из камина, крадущимся шагом бесшумно приблизился к краю верхней ступеньки и начать спускаться.

Оранжерея миссис Мерит встретила Тима прохладой, темнотой и относительной пустотой в том смысле, что различных растений и цветов, в том числе экзотических, в оранжерее было много, а вот живой души – ни одной. 

Глаза мало-помалу свыклись со слабым светом, льющимся с улицы в дом через высокие окна. Теперь, когда всё вокруг стало более менее доступно взору, Тим увидел, что подозрительный шелест производит оконная занавеска, колыхаемая ветерком, а сам ветерок непринуждённо и без спроса врывается в приоткрытую дверь, что ведёт в сад, и дёргает её туда-сюда, создавая леденящий кровь шум.

Осторожно и почти на цыпочках Тим приблизился к двери и резко рванул ту на себя. С охотничьим азартом выпрыгнул на улицу, но никого там не застал, а только порвал рукав рубашки и ободрал кожу о шипы выпирающей ветки разросшегося розового куста. В саду тоже было тихо, а распоясавшиеся жабы нагло поквакивали в укрытой росой траве.

Досадно сплюнул на землю, Тим повернулся и медленным шагом направился обратно к двери, ведущей в оранжерею, где было тепло и, главное, сухо, взялся за металлическую ручку, в некоторых местах покрытую невидимой по ночам ржавчиной, и с удивлением для себя обнаружил, что дверь заперта.

Вытерев пот со лба, Тим дёрнул дверную ручку сильнее. Он даже зашёл так далеко, что злобно пнул входную дверь, но та ни в какую не поддавалась, и казавшийся поначалу шатким замок оказался основательным. Убедившись, что он только ушиб пальцы на ноге, ничего при этом не достигнув, Тим снова сплюнул на землю и взъерошил волосы на голове. Игра в кошки-мышки начинала казаться более чем странной.