Книга Зимняя роза, страница 47 – Дженнифер Доннелли

– Жуть полнейшая.

– Хорошо. Но тогда пусть это будет услуга за услугу. Я расскажу вам свою историю, а затем вы расскажете свою.

Сид кивнул. Сейчас он согласился бы на что угодно. Врач села у изголовья койки и начала рассказывать. Она смущалась, часто запиналась, а один раз даже остановилась и призналась:

– Самой не верится, что я рассказываю о подобных вещах. Раньше я никому про это не рассказывала.

– Почему?

Она ненадолго задумалась.

– Никто и не спрашивал.

Прошло еще несколько минут. Она заговорила о том, каково это: в восемнадцать лет, одной, оказаться на Хантер-стрит, на ступенях крыльца Лондонской медицинской школы для женщин. Хмурое выражение лица исчезло, разгладились морщины на лбу. Она рассказала Сиду, как получила свой первый «неуд» по химии и первое «отлично» по диагностике. Рассказала о нескончаемых вечерах в библиотеке, о первом вызове на дом, когда стажировалась в Королевской бесплатной больнице. Рассказала и об отношении студентов-мужчин, которые всячески поносили и смешивали с грязью ее и таких, как она, поскольку считали, что женщинам нечего соваться в медицину. Сид просил поговорить с ним, чтобы отвлечь разум от боли, но, к своему удивлению, его заинтересовал рассказ доктора. И она сама заинтересовала, чего он совсем не хотел.

Доктор Джонс рассказывала Сиду об ощущениях, возникавших, когда осматриваешь пациента, говоришь с человеком, который в тот момент корчится от боли; как нелегко бывало завоевать доверие. Иные пациенты поначалу даже прикасаться к себе не разрешали. А доверие к врачу – самое ценное. И какая это неописуемая радость, когда твой больной начинает выздоравливать, как здорово сражаться за чью-то жизнь. Сид внимательно наблюдал за ее лицом. Исчезла прежняя сдержанность. Лицо доктора Джонс оживилось и засияло.

Сид хотел знать, как она не боится брать в руки скальпель и делать то, что делала с ним, когда его привезли в больницу. Оказалось, в первый раз она дрожала от ужаса, потому что видела человека, а не поврежденное место. Но с годами она научилась сосредоточиваться на повреждениях и теперь видела только опухоли, грыжи и прободения.

– Скажите, а на ком вы учились резать?

– Мы учились на трупах. На трупах людей, собак, свиней. На любых, которые удавалось заполучить.

– Не верится что-то.

– А на ком, по-вашему, мы должны были учиться? На живых людях? И они будут терпеливо лежать, позволяя полосовать себе тело? Знаете, трупы не самое страшное. Все зависит от степени их разложения. Самые свежие трупы доставались студентам-мужчинам. А наша школа получала уже порядком разложившиеся. Когда их вскрываешь, внутри все скользкое. Скальпель не вонзается в ткань, а прыгает. И швы накладывать трудно. Нить вдавливается в ткань и прорывает ее. У живого человека ткани крепче и эластичнее.

– Жуть какая! Пожалуйста, дальше не надо.

– Извините, мистер Мэлоун. Потому я особо и не рассказываю о своей работе. Просто на меня нашло. Не смогла удержаться.

– Держу пари, что вас охотно приглашают на званые обеды.

– Не очень, – засмеялась она.

– А что вы чувствуете, когда ваш пациент откидывает копыта? – спросил Сид, стараясь дать ей хоть какую-то тему для разговора.

Красная водная стена нарастала. Он знал, если волна накатит снова и понесет, ему уже будет не выбраться на поверхность.

– У меня таких случаев не было. Я не потеряла ни одного.

– Значит, я стану первым.

– Не станете.

Какая самоуверенность!

– Откуда вы знаете?

– Оттуда, мистер Мэлоун, что каждая болезнь – это битва. Сражение человека – прекраснейшей, сложнейшей, чудеснейшей машины, которой нет равных, – с одноклеточным паразитом. С бактерией. У бактерии нет разума, души, сознания, цели и смысла. Неужели вы хотите, чтобы вас одолел такой противник? Я бы не хотела. И он вас не одолеет.

Серые глаза доктора Джонс сверкали страстным огнем. Сид заглянул в них и на мгновение увидел ее душу. Ее суть. Смелую, яростную женщину с непростым характером. Упрямую, нетерпеливую и добрую. Настолько добрую, что она сидит, забрызганная чужой кровью и блевотиной, кричит на опасных людей и, не считаясь со временем, спасает таких, как он. Сид понял: перед ним редкая женщина, столь же редкая, как роза среди снега.

Он хотел рассказать ей об увиденном. О том, что когда-то и его окружали добрые, хорошие люди. Давно это было. Но Сид сдержал порыв. Еще подумает, что он бредит. И тогда он попросил:

– Расскажите, почему это случилось.

– Что случилось?

– Почему вы стали врачом.

– Я… – начала она и осеклась, покачав головой.

Нет. Этого она не расскажет.

– Тогда сделайте мне новый укол, – сказал он. – Одно из двух. Выбирайте.

– Боль усилилась?

Сид неохотно кивнул. Он чувствовал свою беспомощность и полную зависимость от этой женщины, что его бесило. Он не позволял себе быть зависимым от кого-либо. Никогда и ни в чем.

Доктор Джонс пощупала его пульс и нахмурилась.

– Укола не будет?

– Пока нет.

– Тогда рассказывайте. Когда-то давно жила-была… – подсказал он начало.

Она повернула голову к окну, за которым хлестал дождь, но Сид понял: она сейчас видит другое окно и другое место.

– Когда-то давно жила-была девочка, и жила она в Уэльсе, в прекрасном замке Блэквуд.

– Я же пошутил насчет «жила-была». Я хочу не сказку, а настоящую историю.

– Лежите спокойно, и я расскажу вам настоящую историю.

– Тогда продолжайте.

– Сам замок не был веселым местом, но вокруг простирались густые леса, журчали ручьи, высились черные холмы. И у девочки была целая компания замечательных друзей, с которыми она играла. У нее была сестра Мод, двоюродный брат Уиш, а также друзья Фредди и Бинг. В эту же компанию входили дети местного егеря: его дочь Би и сын Хью. Дом Хью и Би стоял в лесу. Девочка любила приходить к ним в гости. Их мама, милая улыбчивая женщина, рассказывала сказки у очага. А на столе всегда был чай с печеньем. Так они и росли вместе: девочка и ее друзья, и были они, как говорят, не разлей вода.

– А потом появилась злая ведьма? Или волк?

– Нет, мистер Мэлоун. Не было там ни ведьмы, ни волка. Зачем нужны придуманные чудовища, когда в мире полным-полно настоящих?

Эти слова были нацелены в него. Она косвенно назвала его чудовищем. Сквозь боль пробился гнев. Кто она такая, чтобы его судить? И какое ему дело до ее мыслей о нем? Сид хотел попросить ее уйти, но не смог. Ее голос был единственным, что не позволяло боли взять его за горло.

– Но дети выросли и покинули свой лесной дом. Хью стал конюхом в замке, а Би – горничной.