Онлайн книга «Якса. Царство железных слез»
|
Они отступили на карачках, следя, чтобы не наступить на порог. Хамжа молчал, Воян – весь трясся. За стеной юрты он схватил приятеля за рукав, хотел объяснений, но тот вырвал руку и ушел, оставив володаря наедине с его проблемами. 8 От оборога, куда довел его Бранко, Юношич волокся едва живой, согнувшись под тяжестью полотняной сумы с едой и квасом для раненого Навоя. Ребра его пульсировали болью, голова кружилась. На лугах ему то и дело приходилось останавливаться, склоняясь и тяжело дыша. Последние стайи он уже не мог нести припасы, а просто тянул суму следом. Наконец добрался до хибары, но дверь была отворена настежь. Он заглянул внутрь и замер. Внутри было пусто. Юношич даже застонал. Столько потерь, столько трудов, а он… ушел. Ушел, хотя был раненым. А может… может, его взяли! Кто-то схватил его сзади за волосы, задрал голову, парень почувствовал на напряженной шее ядовитое прикосновение острой стали. – Хоть я и без меча, ты все еще можешь умереть, селянин! – услышал он знакомый голос. – Это я, Юношич! – застонал он. – Вы меня не узнали? – Ты предал меня, – прохрипел тот, от кого пахло железом и кровью. – Не было тебя тут два дня. – У меня для вас еда. Я без сознания лежал. Побили меня… Хунгуры… Он почувствовал, как слабеет натиск на горле, а пальцы, что держали его за волосы, разжались. Обернулся и заметил согнутого Навоя, который опирался левой рукой о стену хибары. В правой он держал длинный нож. Глаза его были красными и злыми. – Я из-за вас с Любкой расстался, – сказал Юношич. – Побил меня Югун, хунгурский бес. Я едва дышу с поломанными ребрами, а отец начинает что-то подозревать. Навой поглядывал то на парня, то на полный мешок. Выбрал второе. Хромая, сделал два шага, со стоном опустился на землю, дернул за ремень. Вынул баклагу с квасом, вырвал затычку, пил долго, обливая шею и грудь чеканного панциря. Наконец отбросил пустую посудину, схватил лепешку, затолкал ее в рот, ел, едва не давясь. – Ради рыцарской службы и чести ты порой жертвуешь всем, – проворчал воин. – По этому становится ясным, холоп ты или благородный человек. Я думал, ты меня бросил! Скорее ждал селян или хунгуров, чем того, что ты вернешься. – Ты что, ран у меня на лице не видишь? – спросил Юношич. – Я два дня лежал дома без чувств. А чуть глаза раскрыл – так к тебе и побежал. – Я хотел уйти, но едва в силах пару шагов сделать, – проворчал рыцарь. – Ты вложил меч, куда я сказал? Не видел оружного люда в околицах? Мои други уже должны бы здесь быть. Прибудут и заберут меня. – Проклятые? – Так нас зовут. Помоги мне сесть на пороге, не стану есть, как хунгурский пес. Юношич помог ему встать, поднес поближе мешок с едой, вынул оттуда пирожков, остальные лепешки, кувшин с медом. – Что ты о нас слышал? – Что вы жжете села и хутора. Прячетесь в лесах. – Значит, ты больший дурень, чем мне казалось, – рыцарь потянулся за кувшином с медом. – Мы последние, кто бьет хунгуров. Бьет, хоть нас становится все меньше, хоть приходится нам скрываться в лесах и горах, хоть заняли они всю Лендию, Дреговию, Монтанию, хоть поклонились им палатины, князья, сильные рыцари. Хоть сожжены, порушены и заброшены сборы, а люд вернулся к старым богам, забыв, что только под опекой у Праотца были у него мир и достаток. – Почему вас зовут Проклятыми? – Король Лазарь нас проклял; всех, кто опоздал на Рябое поле защищать единую веру, королевство, честь и славу от хунгуров. Потому-то мы и продолжаем сражаться: за него, за разрушенные замки и сборы, за кровь, пролитую ордами из Больших Угоров. И за собственную честь. Потянулся себе за спину, вынул из-под старого, сухого сена выщербленный гербовый щит – показал на безголового коня. – Я видел, как ты на это глядел. Ты прав, у жеребчика должна быть башка. Это – изъян, символ нашего падения, но и нашей чести. Потому что мы – несгибаемы, как хорошее железо. Бьемся, пока не придет конец: хунгурам или нам. – Говорят, что вы убиваете любого, кто встанет у вас на дороге. Что в лесах поклоняетесь черному тельцу… – И что, я тебя убил, селянин?! – крикнул Навой. – Мы жжем, убиваем, верно – тех, кто вернулся к язычеству, к старым, истинно проклятым богам. И тех, кто выслуживается перед хунгурами. «Как мой отец», – пронеслось в мыслях у Юношича. – Вы сожгли Вертицу и Оболин… Ну, – парень опустил взгляд, – люди так говорят. – Холопы давали хунгурам дань. Кровью кропили идолов старых богов на погибель Единоверцам. Сказал Есса: кто будет врагом сбора твоего, тому не дашь ты ни меры овса, ни вола, ни барана. Юношич, принеси мой меч. – Сейчас? – Если знак не действует, я должен иметь чем защищаться. – Я ранен. Едва хожу. – Будь уверен, селянин, я бы и сам пошел, если бы только мог! – Он никуда не пойдет. Голос раздался из-за спины юноши. Из сорняков и сухотравья показалось бородатое, мрачное лицо Бранко. Шел тот все медленнее, подмечая все вокруг печальным, уставшим взглядом. – Так вот какому богу ты приносишь жертву, – сказал он, глянув на Юношича. – Лендийскому рыцарю. Знаешь, чем это грозит?! – А ты сам ему скажи, пес! – Хунгуры убьют тебя и всех твоих родных. Выбьют род, сожгут дом, заберут стада, уничтожат богатство, отрубят голову каждому, кто не пройдет под чекой их телеги. Такова кара за помощь бунтовщикам, Проклятым, Вечным – как бы бес их ни звал! – Если ты сумеешь им донести об этом, дрегович! – А что ты сделаешь, господин с гербом? Убьешь меня? Не те нынче времена, чтоб лендичам нас взнуздывать. – И потому-то нынче вы подставляете спины да задницы хунгурам. По выям вашим они на коней садятся! – Юношич, не будь дураком, каким он тебя считает. Пойдем со мной! – Никуда ты не пойдешь! Навой встал и вынул кинжал. Двинулся в сторону Бранко: один неуверенный шаг, второй, третий… Дрегович стоял неподвижно. Даже руку к поясу не протянул – за собственным коротким ножом. Навой шел: лютый, злой, неумолимый. И вдруг, после четвертого или пятого шага, остановился и упал. На бок, не на колени; разрубленная в бедре и сшитая дратвой нога его не удержала. Не издал и стона. – Ты хочешь убить меня, калека? – смеялся над ним Бранко. – Ты силы-то соизмеряй. Станешь лежать тут и скулить, а я… пойду. – Никуда ты не пойдешь! – крикнул Юношич. Был он безоружен, побит, но двинулся на дреговича с руками, вытянутыми вперед, с загнутыми, словно когти, пальцами. – Пойду. А ты – пойдешь со мной. – Убей его, Юно! – застонал Навой. – Я награжу тебя за это или… |