Книга Утесы Бедлама, страница 38 – Наташа Полли

Клем наклонил голову.

– Вы говорите, что америндская культура изобрела заводной механизм, который приводит в действие нажимное устройство еще в шестнадцатом веке? – Он подпрыгнул на месте, чтобы проверить, не начнет ли статуя снова двигаться, но этого не произошло. Лишь хвоя поднялась в воздух.

– Первые миссионеры писали о них в своих… Не трогайте, – внезапно сказал Рафаэль, когда Клем протянул руку к статуе.

– Католический священник, – сказал Клем, рассмеявшись. – Они важны для вас так же, как и для всех остальных. Я антрополог, а не инквизитор. Могли бы просто сказать.

Рафаэль выглядел уставшим.

– Я не хочу, чтобы вы трогали святого Томаса не меньше, чем все остальные не хотят, чтобы вы трогали маркайюк.

– Конечно, конечно. Но, по правде говоря, я не пишу отчет в Рим. Кстати! Меррик, оставайся здесь. Пора сделать дагеротипию.

Мы оба смотрели, как Клем скрылся в церкви.

– Что такое дагеротипия? – спросил Рафаэль.

– Тип фотографии, – ответил я, но затем увидел, что Рафаэль по-прежнему смотрел на меня. – Это… запись изображения на стекле. Стекло обрабатывается светочувствительным химическим веществом, и на солнце оно реагирует на свет перед линзами. Появляется черно-белое изображение. Гораздо точнее рисунка. Я не разбираюсь в процессе. Но объект фотографии не пострадает, как и при рисовании.

Рафаэль внимательно слушал меня.

– Сколько времени это займет? – поинтересовался он.

– Пару минут, – ответил я.

– Минут, – повторил он.

– Вы можете просто отойти в сторону, если не хотите так долго стоять неподвижно, – предложил я и затем понял, что для него пара минут не казалась долгим временем.

Рафаэль бросил странный несчастный взгляд на святого Томаса, но ничего не сказал.

– Мы можем фотографировать их? – поинтересовался я.

– Почему нет?

– Некоторым людям не нравится.

Я подумал, что Рафаэль привык пристально смотреть на своего собеседника, но в этот момент его взгляд стал мутным. Он просто погружался в мысли, не отворачиваясь от человека. Вместо этого он запирался за дверями где-то внутри собственного черепа, но внешне все оставалось прежним. Я заметил, как он пришел в себя.

– Обычно это глупые люди?

– Д… да.

– Мария. – Рафаэль обратился к женщине, которая по-прежнему ждала за нами. Он шагнул в сторону, показывая, что она может подойти к статуе, если хочет.

Но она не подошла. Женщина тряхнула головой и показала ему обрывок веревки с узелками.

– Не готово, – сказала Мария на детской версии испанского языка.

– Можно я попробую? – спросил я.

Рафаэль протянул мне пузырек с солью. Статуя снова начала двигаться. Как бы то ни было, она двигалась гораздо лучше, чем небольшие автоматические фигурки, которые я видел в Лондоне. Мое сердце забилось быстрее, и где-то в глубине души я поверил, что статуя была живой, но я мало путешествовал и не видел чудес из церквей. В испанских церквях по-прежнему были статуи святых, которые плакали кровавыми слезами и двигались, и многие верили, что они живые. Наверное, они тоже выглядели убедительно. Я смотрел, как статуя опускает руку. Рукав ее одеяния медленно сползал, складки расправлялись, оставляя темные заломы со светлыми очертаниями вокруг них.

Клем вернулся с камерой-обскурой в одной руке и тремя ветками равной длины в другой. Из них он собирался сделать штатив.

– А вот и я! – крикнул он. – По-моему, сейчас подходящий свет, хороший и равномерный. Эта пыльца – настоящее чудо. Рафаэль, будьте другом, обвяжите эти палки для меня.

Клем суетливо пытался вставить палки в землю. Наконец Рафаэль ударил по ним ладонью, и самодельный штатив ушел в землю на полтора дюйма.

– Боже, кем вы были до того, как получили сан? Силачом в цирке? – рассмеялся Клем.

– Не тяните, он стоит на одной ноге, – сказал Рафаэль.

Клем озадаченно нахмурился.

– У святого Томаса одна нога?

Это прозвучало как шутка, хотя она была не в его вкусе. Я увидел, как покраснели уши Клема, когда он понял. Я попытался поймать его взгляд, чтобы показать, что я не обижался, но Клем начал устанавливать камеру.

Рафаэль выглядел так, словно мысленно перечислял все христианские причины не задушить Клема. В какой-то момент он мельком посмотрел на меня и на статую. Он переменился в лице.

– Не шевелитесь, – велел он.

Статуя снова двигалась. Я видел ее краем глаза, но она двигалась так медленно, что мне это не было заметно. Она дотронулась кончиками пальцев до моей груди и затем прижала ладонь полностью. Я закрыл глаза и прислушался, но даже при такой близости скрип винтов не был слышен. Клем, стоявший слева от меня, радостно взвизгнул. Я услышал, как он снял крышку с камеры-обскуры.

– Не шевелись, – пробормотал он, даже не заметив, что Рафаэль сказал то же самое.

– Что она делает? – спросил я у Рафаэля. Я постарался направить голос к нему, ведь повернув голову, я бы испортил фотографию.

– Благословляет. Она вам не навредит. Это хорошо. Такое бывает не с каждым.

– Наверное, в нажимной механизм встроен счетчик, – предположил Клем. – Например, благословлять каждого пятнадцатого человека, который долго стоит на одном месте, или что-то вроде того. Вы замечали, как часто это происходит? Конечно, нет, – вздохнул он, когда Рафаэль покачал головой. – В любом случае чертовски умно. Вряд ли вы разрешите мне раскопать…

– Дотронетесь до этой земли, и я принесу вас в жертву кому-нибудь с зубами, – отрезал Рафаэль.

– Все-таки не католик до мозга костей, не так ли?

– Клем, – вмешался я.

– Меррик, дружище.

– Хватит издеваться над нашим единственным проводником.

– Умолкни, – рявкнул Клем не таким теплым тоном, каким мог бы. Я замолчал. Шансы прожить неделю без перепалок таяли на глазах. Непонятно, как Клему удалось провести столько времени в подобных странах, но так и не понять, что успех или неудача экспедиции зависели от того, кем он был – рулевым, который плавно вел судно вперед, или ныряльщиком, который обрызгивал всех каждый раз, когда на большой глубине появлялось что-то интересное. Рядом с ним и Рафаэлем я чувствовал себя так, словно стоял на берегу полусвященного озера, затерянного в горах, с сенбернаром, решительно настроенным получить медаль по плаванию.

Статуя по-прежнему держала руку на моей груди в области сердца. Будь она человеком, она бы почувствовала биение, потому что сердце выпрыгивало у меня из груди, по крайней мере поначалу. Но чем дольше я стоял, тем больше успокаивался. Мне казалось, что от земли исходит тепло, и хотя я знал о заводном механизме, но все равно ощущал волшебство. Сухожилия в руке маркайюк напряглись, вокруг пустых глаз застыли морщинки. Было бы прекрасно поверить в чудо, если бы я еще мог во что-то верить.