Книга Дурное поведение, страница 87 – Пенелопа Дуглас

Джек, Тайлер и Джей втроем со стороны наблюдали за процессом в качестве моей группы поддержки. Джек знал, как сложно мне снова оказаться перед камерами, а Тайлер и Джей следили, чтобы интервью не вышло за рамки дозволенного.

– Мне нравятся мои методы, – объяснила я, – и я верю, что они работают. Но чувствую ли я себя достаточно уверенно, чтобы обучать других учителей? – Это был риторический вопрос. – Нет, только не с моим опытом. На мой взгляд, учитель должен преподавать детям, чем я и занимаюсь.

Тайлер ухмыльнулся, а Джей показал мне большой палец.

– Значит, вы не берете отпуск, чтобы помочь Тайлеру Мареку с его предвыборной кампанией? – уточнила ведущая.

Но тут вмешался Джей, качая головой.

– Это интервью о ней…

– Все в порядке. – Я жестом остановила его и снова встретилась взглядом с мисс Девинтер. – Я обязательно помогу мистеру Мареку всем, чем смогу, – заверила я ее. – Даже если это подразумевает упаковку корреспонденции в конверты. Но он понимает, что я взяла на себя обязательства перед учениками и перед Брэддок Отенберри. Если я и люблю что-то…

Я умолкла, сомневаясь, стоит ли продолжать, но потом решилась и заговорила:

– Если я и люблю что-то в нем, так это то, что мы похожи. Мы оба верны своим обещаниям.

Ведущая улыбнулась, принимая этот ответ, и Джей подмигнул мне, как бы говоря «молодец». Я закатила глаза, из-за его похвалы ощущая себя артисткой в цирке.

После того как фургон съемочной группы уехал, а в школе практически не осталось ни учителей, ни другого персонала, Тайлер подвел меня к своей машине, открыл заднюю дверцу и достал из салона букет белых орхидей.

– Уверен, ты получала много цветов за минувшие годы, – он умолк и протянул букет мне, – но я их никогда не дарил, так что…

Я взглянула на цветы – их изогнутые лепестки казались такими мягкими и хрупкими. За свою теннисную карьеру я получила много букетов от родителей и болельщиков, но эти белые орхидеи понравились мне больше всего. И хорошо, что это оказались не розы. Я бы с радостью приняла от Тайлера любой букет, но розы мне дарили слишком часто в прошлом.

Я подняла на Тайлера взгляд, баюкая букет, как ребенка.

– Ты никогда не дарил цветов? – поддразнила я.

– Я их посылал с курьером, – поспешно пояснил он. – Но сам никогда…

Он умолк и рассмеялся над собой, и я расплылась в улыбке, подумав, что это вполне в его духе. Конечно, Тайлеру Мареку было некогда дарить цветы.

До встречи со мной.

Он шагнул ко мне, приподнял мой подбородок, и его глаза вспыхнули страстью.

– Я хотел увидеть выражение твоего лица, – прошептал он.

Я подалась вперед и коснулась его губ.

– Что ж, я от них в полном восторге.

– Еще бы, – бросил Тайлер. – Орхидеи такие капризные. Совсем как ты.

Я оттолкнула его, сунув букет обратно ему в руки, и Тайлер засмеялся.

– Я только схожу за вещами, – сказала я, не в силах сдержать улыбку и покачав головой. – Давай перед ужином заедем ко мне домой. Мне нужно тебе кое-что показать.

Я развернулась и направилась вверх по лестнице, обратно в школу. Мы собирались поужинать с Кристианом, но перед этим мне требовалось кое с чем разобраться.

Несмотря на то что мы так и не выяснили, кто вламывался в мою квартиру, я не собиралась больше поддаваться страху. Я не стану переезжать. Не стану спать с включенным светом. И не стану просить защиты у Тайлера. Я запру свои двери, буду начеку и никогда больше не позволю никому держать меня в заложниках. Если бы кто-то хотел причинить мне боль, он бы уже нашел способ. Но мне действительно необходимо было избавиться от писем. И я хотела сделать это в присутствии Тайлера.

Пройдя по полутемному коридору, я свернула направо и проскользнула в свой погруженный в темноту кабинет, направляясь прямо к гардеробу за сумочкой, а затем – к своему столу за папкой с работами, которые мне требовалось проверить нынешним вечером. Но тут я подняла глаза и подпрыгнула от неожиданности.

– Джек?! – ахнула я, обнаружив, что брат стоит в дальнем конце класса, скрестив руки на груди и уставившись в окно.

Я думала, он уже ушел. Положив вещи, я медленно обошла стол, не спуская с брата глаз.

– Джек, что ты здесь делаешь?

Он не пошевелился, продолжая в глубокой задумчивости смотреть в окно.

– Ты по-прежнему под прицелом телекамер, – протянул он. – Даже теперь.

Что?

И тут я вспомнила, как он присутствовал на сегодняшнем интервью, и как странно мне было снова оказаться перед камерами. Я внимательно посмотрела на Джека, но снаружи уже темнело, а в кабинете не горел свет. Мне не удавалось разглядеть выражение его лица. Я медленно подошла к брату и пожала плечами.

– Они меня уже не так сильно раздражают, – призналась я. – Это нужно для школы.

Джек повернулся ко мне, и я увидела боль, написанную на его лице.

– Папа любил бейсбол, – произнес он печальным голосом. – Я родился первым. Почему он не назвал меня Истоном? Или еще каким-нибудь «спортивным» именем, если уж на то пошло?

Я прищурилась, недоумевая, почему брат завел этот разговор, и гадая, к чему это приведет. Наш отец назвал меня в честь марки бейсбольных бит. Я никогда никому не рассказывала об этом, потому что испытывала неловкость, но Джек был прав. Отец любил эту игру. Он даже хотел сделать меня игроком в бейсбол, когда начал замечать, что у меня есть склонность к спорту, но мама считала, что теннис подходит больше и предлагает более широкий спектр возможностей для женщины. Вместо того чтобы размахивать битой, я размахивала ракеткой.

– Ну, по крайней мере, ты должен играть в бейсбол, – сказала я Джеку.

Брат покачал головой и снова отвернулся к окну.

– Я получил должность в «Грейстоун» благодаря тебе, – отрезал он. – Марек замолвил за меня словечко. Наверное, это хорошо, когда твоя сестра спит с влиятельными людьми.

Мое сердце бешено забилось, и я замерла.

– Джек, да что с тобой такое?

Раньше брат никогда не говорил мне такого. Кроме того, теперь он выглядел так, словно ненавидит меня. Джек повернулся и встретился со мной взглядом.

– Я был счастлив, когда Чейз Стайлз заставил тебя замкнуться в себе и начал портить твою карьеру… – признался он. – Я так радовался этому, Истон.

Я почувствовала, как у меня скрутило живот, и попятилась.

– Мне было тяжело видеть твои страдания, – выдавил брат сквозь слезы, – но мне нравилось, что твоя карьера катится ко всем чертям.

Его лицо приобрело суровое выражение, а взгляд стал пронзительным.

– Мне нравилось, что наши родители теряют власть над тобой по мере того, как ты становишься все более и более дерзкой, – выпалил он. – Мне нравилось видеть, как ты терпишь неудачу.